Вероятность изменения Западом политики в отношении России возрастает. В связи с кризисом у стран ЕС становится меньше связанных с РФ прагматических интересов, и накопившиеся противоречия, в том числе в энергетической сфере, начинают выходить на первый план.
Если изучать Россию исключительно сквозь призму ее внешней политики, может возникнуть впечатление, что никакого экономического кризиса вообще нет.
Продолжается постгрузинская фаза, основным содержанием которой стал возврат ЕС и НАТО к позициям "бизнес как обычно" в отношениях с Москвой.
Российский курс инерционно проводится в стилистике крепнущей "энергетической сверхдержавы", у которой достаточно ресурсов для удовлетворения своих амбиций.
Чем запомнилось российское внешнеполитическое поведение в последние месяцы? Во-первых, силовой попыткой изменить в свою пользу систему газовых отношений с Украиной, выстроенную, к слову, самой же Россией. При "планировании операции" не обращалось никакого внимания на неизбежный репутационный и экономический ущерб, а равно и физические последствия для энергобезопасности Европы. Во-вторых, отсутствием прогресса в диалоге с ЕС. Когда председатель Еврокомиссии Жозе Мануэль Баррозу во главе сверхпредставительного десанта прибыл в начале февраля в Москву для налаживания отношений, все закончилось отповедью со стороны российского премьер-министра Владимира Путина. В такой атмосфере вряд ли стоит ожидать успешного продвижения переговоров о новом базовом соглашении. В-третьих, очередной попыткой консолидации постсоветского пространства вокруг России. Белоруссии и Киргизии были выделены немалые деньги, создан стабилизационный фонд для стран ОДКБ, чуть ли не обещан многомиллиардный кредит Украине – и все это ради видимости возникновения некоего противовеса Западу.
Наверное, на сегодняшний день такая политика является для России логичной, и запроса на ее изменение пока не возникает. Не только потому, что в последние годы российская правящая элита сплотилась вокруг жесткой и неуступчивой линии по отношению к Западу и навязала через подконтрольные СМИ свою точку зрения значительной части населения. И не только потому, что профессиональная российская дипломатия, воспитанная в традициях нескольких "мистеров Нет", умеет использовать слабости Запада и, в первую очередь, отсутствие там единой позиции. Марксистскую науку о необходимости ставить себе на службу "межимпериалистические противоречия" в свое время преподавали хорошо.
Главное объяснение состоит в том, что российская политика пока не вызвала противодействия со стороны адресата. Для американцев, как известно, Россия уже давно не является приоритетом, и Вашингтон взаимодействует с ней по очень ограниченной повестке дня, как в позитивном, так и в негативном плане.
США могут позволить себе риторическую российскую политику, политику жестов вместо системного подхода.
Европейское же стремление избегать открытого конфликта, заметное в последние четыре-пять лет (речь идет не обо всех странах ЕС, естественно, а о союзе в целом), было результатом рационального выбора, основанного на двух факторах. С одной стороны, в сравнении с другими регионами, например с Балканами или Южным Средиземноморьем, ситуация на восточных рубежах ЕС располагала к благодушию. Энергетические поставки осуществлялись бесперебойно (трехдневный российско-украинский конфликт 2006 года не в счет), экономический рост привел к снижению рисков мягкой безопасности, а поведение России по отношению к своим соседям хоть и отличалось напористостью, но после вмешательства в ход последних президентских выборов на Украине и до августа 2008 года в целом не переходило границ приемлемого для Европы. Многим европейцам казалось, что достаточно на практике уверить Россию в своем предпочтении прагматических интересов пресловутым демократическим ценностям и все будет нормально.
С другой стороны, у европейского бизнеса попросту закружилась голова от новых российских денег и открывающихся на российском рынке перспектив. Желание экспортировать товары и услуги в Россию было настолько сильным, что его не останавливали ни коррупция, ни "правовой нигилизм". Естественно, бизнес не хотел возникновения каких-либо политических препятствий и настраивал собственные правительства соответствующим образом. На этом фоне отнюдь не зазорным было принятие крупными отставными европейскими политиками хорошо оплачиваемых российских синекур.
Но с углублением экономического кризиса старая парадигма начинает рассыпаться. Общий спад, девальвация рубля, трудности с кредитами, от которых, как оказалось, российский импорт зависел не меньше, чем от цен на нефть, протекционизм, наконец, резко снижают интерес европейского бизнеса к России и, соответственно, готовность на что-то закрывать глаза. С приходом кризиса слово "энергетика" больше не является магическим. По мере падения спроса на энергоносители паника по поводу зависимости от российских поставок сменяется как минимум на выводы о взаимозависимости. В ноябрьском "Обзоре отношений ЕС – Россия", подготовленном Еврокомиссией, констатируется, что "экономически Россия нуждается в ЕС. ЕС представляет собой важный рынок для ее экспорта сырья, в особенности энергии". Отсюда следует вполне обоснованный вывод, что Евросоюз может подходить к отношениям с Россией достаточно уверенно.
Пережив перебои с поставками газа, Европа начинает все более серьезно задумываться о диверсификации своего энергоснабжения, как бы Россия к этому ни относилась. Разговоры о безальтернативности и надежности России как поставщика закончены. Альтернативу могут не найти, но ее начинают искать всерьез, а это дорогого стоит.
В этих условиях вероятность изменения западной политики в адрес России возрастает. "Прагматических интересов" становится меньше, и потому накопившиеся противоречия – от той же энергетики до региона общего соседства – легко могут выйти на первый план. А потенциальное возвращение российского государства на международный рынок заимствований или даже простой перечень российских корпоративных долгов напомнят Западу об имеющихся у него инструментах.
Можно, конечно, надеяться, что двусторонние связи России с некоторыми странами ЕС позволят не допустить внутренней консолидации Евросоюза. Но, с одной стороны, эти надежды даже до расширения ЕС оправдывались не всегда – достаточно вспомнить, по сути, ультимативное требование Брюсселя распространить Соглашение о партнерстве и сотрудничестве на новых членов союза в 2004 году или невступление в силу этого же документа до окончания первой чеченской войны. С другой стороны, едва взглянув на список стран, которые затронул недавний газовый кризис и большинство из которых до этого относились к России по меньшей мере ровно и с пониманием, а теперь грозят судами, становится очевидно, что членов ЕС, полностью удовлетворенных нынешним положением вещей, уже почти не осталось. Налицо нарастающий общий кризис доверия. А мнение большинства в сегодняшней Европе зачастую весит больше, чем мнение ведущих государств.
Естественно, никто не может запретить России тратить тающие ресурсы на вялотекущее перетягивание каната с Европой, на игры вокруг конкурирующих трубопроводов или геополитическое соперничество с Западом на Украине, в Белоруссии, Молдавии или Грузии. Однако, имея в своем распоряжении экономику, которая даже в годы нефтяного бума в пятнадцать раз уступала одной только европейской, выиграть это соревнование будет крайне трудно.
Оригинал статьи опубликован на сайте Газета.Ru
