Путин на митинге в честь годовщины аннексии Крыма сказал много неправды. Которую потом нужно будет долго выветривать из доверчивых голов, из униженных и оскорбленных голов, из обиженных и обидчивых голов.
Но одну вещь он сказал совершенно верную – мы один народ.
Я не буду нагружать вас доказательствами. Наш разговор – уже такое доказательство. Но не в доказательствах здесь дело. А дело в том, что следует из того, что мы – один народ? Следует ли из этого, что Украина должна жить по эрэфовски? Или из этого следует, что РФ должна жить по-украински?
Для путинистов здесь нет вопроса – только по эрэфовски. В нашем царстве-империи, под нашим царем.
Что это значит? Это значит следующее. Без свободы слова, собраний и прочих западных штучек. Беззащитными перед огромными органами безопасности. Молчаливо наблюдая, как общее достояние разворовывается кучкой бенефициаров экономической политики, начатой в 90-х, но по-настоящему набравшей силу уже только после ухода ее зачинателей. Молчаливо слушать теле-мега-ложь и не сметь возражать, потому что даже без злого государства злые сограждане сами подвергнут слишком умного остракизму. Терпеть всепоглощающую пошлость, которая объявила себя духовностью. Наблюдать культурную и человеческую деградацию уже не отдельных людей и групп, а всего общества.
И считать это валяние в грязи вставанием с колен и обретением былого величия.
Украинская часть нашего одного народа так жить не хочет. Украинцы – неважно, с фамилией ли они Шевченко, Иванов, Амбарцумян или Рабинович – хотят жить не так. Как? Это можно назвать одним словом – достойно. Не в смысле рекламного "Ты этого достойна", внушающего молодой дурехе, что она царица мира. А в смысле человеческого достоинства. Не мириться с ложью. Не мириться с воровством. Не позволять обществу переворачиваться на голову и жить под властью, как бы это сказать помягче, далеко не лучших его представителей.
"Хочу" не значит "могу". От "хочу" до "могу" дистанция не короткая. Но "могу" не бывает без "хочу". "Хочу" – первый шаг к "могу". И без этого первого шага второго быть не может.
В этом различие: украинская часть единого народа захотела достойной жизни, эрэфовская часть того же единого народа – пока нет.
Речь идет о двух моделях общего будущего. О выборе. Поэтому и была такой как будто неадекватной реакция власти РФ. В судьбе украинских узурпаторов она увидела свою. И, естественно, "распсиховалась" – развязала войну, если верить Путину, а я с ним полностью согласен, гражданскую между двумя частями единого народа: его подданными, оказавшимися в самодержавной монархии, и относительно независимой частью того же единого народа, самодержавие в 21-м веке принимать не желающей. Причем, "распсиховалась" настолько, что готова была схватиться и за ядерную дубинку. И опять я верю Путину – схватились бы. Конечно. А почему нет? При такой-то ставке.
15 лет целенаправленной работы по оглуплению и растлению не прошли даром: могём, когда хочем. Огромная часть эрэфовской части единого народа, не способная думать о подобных высоких материях, просто поверила телевизору. Но это ненадолго. Эта часть уже уменьшается и будет продолжать уменьшаться пока не достигнет своей естественной величины – примерно процентов тридцати, которые всегда и во всем поддерживают ЛЮБУЮ власть, придавая тем самым обществу необходимую ему устойчивость.
Но в данном случае это не так важно. Выбор, который должен сделать единый народ остается. И выбор это простой: умирать "по-эрэфовски" или жить "по-украински" ("по-эстонски", "по-грузински", "по-литовски"... неважно, суть одна – "по-человечески"). Глотать, заходясь восторгом, про нашу помощь украинским братьям в преодолении их временных трудностей и про крымский духовный центр русскости (как можно понять, следующий по значимости духовный центр – Киев, и, к слову – как там насчет Константинополя-Цареграда?)? Или же поставить говорунов на место?
У меня нет сомнений в том, что будет выбрано в конце концов. Что можно выбрать, выбирая между смертью и жизнью? Здесь вопроса нет. Вопрос в другом – какую цену придется уплатить за этот выбор?
Она может быть и немалой.
! Орфография и стилистика автора сохранены
