Я с большим удовольствием прочитал программную статью Виктора Александрова и в очень многом с ним согласился. Более того, его статья сорвала мой замысел сделать эссе под условным названием "Что сказать 4/5" — с размышлениями о гипотетической программе оппозиции.
Но мне хотелось бы выделить некоторые моменты. Коллега Александров совершенно правильно отмечает то, что в центре оппозиционной риторики, обращенной к обществу, должно быть подчеркивание нелегитимности режима. Однако здесь мы толкаемся в не просто открытую, но в широко распахнутую дверь. Один из основоположников современной социологии и политологии Макс Вебер выделял три источника легитимности власти: традиционный (власть, освещенная традицией, например, помазание монарха); законнический (власть формируется путём конституционных процедур) и харизматический (власть признаётся в качестве личной "унии" подданных с правителем или как реализация общей идеи). Есть и смешанные формы: власть генсеков — наследников Сталина была с одной стороны "традиционной" (люди уже усвоили, что ими всегда правят цари — дворянские или коммунистические), а с другой стороны — генсеки получали харизму от компартии — квазицеркви, "соборного" наследника большевиков-революционеров.
С этой точки зрения нынешний режим (путинизм) — это откат от ельцинского периода, когда основой власти признавались выборы. Весь путинизм держится только на истерической надежде большинства на правителя.
Без путинской фигуры и "партия власти", и руководители всех уровней — министры, губернаторы, мэры, депутаты давно были бы даже не свергнуты, утоплены при всенародном оплевывании.
Перефразируя слова философа Григория Померанца о большевиках, Путин стал "пушкой, стреляющей чудесами". Вне почитания Путина и затаённой надежды, что он всё-таки вот-вот разберётся с гадами-чиновниками и бизнесменами-ворами, а потом восстановит "Великую Россию", никакой устойчивой легитимности у власти нет. Все властные институты — правительства, парламенты, суды, официальные партии — все покрыты презрением. Как остатки феодализма сохраняется почитание Армии и Церкви, но очень абстрактно — современное российское общество не примет ни генеральскую хунту, ни православную теократию.
Поэтому кризис режима начнётся только при исчезновении путинской харизмы. И в этот момент власть немедленно утратит морально-политическую легитимность. После этого объяснять аудитории её незаконность будет означать лишь сотрясение воздуха такими же трюизмами, подобными тому, как, например, осенью 1990 года объяснять бессмысленность коммунистического строительства и абсурдность советской идеологии. Ведь все вокруг пожимают плечами и поддакивают.
И по всем законам исторической цикличности новая власть обретёт поддержку как выразитель воли избирателей на свободных выборах, которые в таких случаях называют "учредительными", и одновременно как исполнение протестного движения. За примерами не надо ходить далеко — нынешняя украинская власть и выбрана, и рассматривается как воплощение "Майдана" (в идеале).
Такая социальная динамика диктует и логику построения пропаганды. Принципиальная оппозиция, как совершенно справедливо указывает Виктор Александров, не должна стараться объяснить, чем она будет лучше старой власти и старой оппозиции. Общество как бы перевернётся: и оппозиция, которую считают злейшим врагом падающего режима, будет считаться носителем правды уже по этому одному своему свойству. Мы оказываемся в социально-политическом "антимире", в котором все прошлые недостатки оборачиваются достоинствами, а заслуги в глазах системы — пороками.
Другое дело, что программа такой оппозиции должна быть вменяемой, чтобы не оттолкнуть и не напугать людей.
Посему главное для успеха — это демонстрировать неприятие власти, ненависть к ней и беспощадную критику всех её начинаний. Так было с антикоммунистическими диссидентами в Восточной Европе — их сделали "партией власти" потому что знали — они враги коммунистических режимов и будут делать всё наоборот, т.е. в тогдашнем понимании — правильно.
Значительно сложнее дело с подготовкой пакетов необходимых законодательных актов. Помню, когда в декабре 2011 всё начинало шататься, известнейших либеральный идеолог Пётр Филиппов буквально давил на меня, требуя подключения к работе по заблаговременной подготовке проектов. Я бы согласился, тем более что как практикующему юристу, мне были очевидны пакеты буквально точечных правок, которые могли бы превратить тогдашнее законодательство во вполне приличное. Но я воздержался от погружения в эту рутину, поскольку понимал её бессмысленность. Точно так же, как бессмысленны старания экспертов из окружения Кудрина написать идеальный избирательный кодекс, идеальный закон о митингах, идеальный закон о правоохранительных органах и т.д. Небольшой опыт работ по созданию альтернативной оппозиционной конституции, который я получил в рамках "Национальной Ассамблеи РФ" в 2008-09 годах, показал мне, что любое серьезное нормотворчество немедленно столкнётся с существенными идеологическими барьерами, имеющими глубокие социокультурные корни.
И без преодоления таких расколов на первичном уровне, например в понимании сущности демократии, сущности российской государственности, невозможно идти дальше.
А поскольку эти расколы носят фундаментальный характер, то компромисс почти невозможен — одна из сторон обречена "продавить" оппонентов.
И не зная будущих очертаний правящей революционной коалиции, невозможно намечать и контуры того, что завтра станет конституционными законами новой власти. Только определившись с составом новой "партии власти", можно начинать внутри неё дискуссии по базовым моментам следующей правовой и политической системы.
До российского "Пакта Монклоа"* ещё очень далеко. Несложно наготовить законов для умеренно либерального правления, при котором просвещенные олигархи будут постепенно делиться демократией со всё более широкими слоями. Но ведь события могут обернуться настолько быстрым сломом государства, что власть, напротив, начнет строиться на основе неких самоуправляющихся территориальных блоков.
Очень многое будет зависеть от сиюминутных конкретностей.
Четверть века назад русские либералы заключили невидимый союз с национально-демократическими движениями. Это привело не только к быстрому разрушению СССР, но и федерализации России. Тем более что после того, как Горбачёв и Ельцин наперегонки давали суверенности российским автономиями, явочным порядком реализуя конституционные заготовки Сахарова, Ельцину в борьбе с Верховным Советом пришлось подравнять права русских областей по статусу республик — бывших автономий. Так Российскую Федерацию конституционно превратили в пародию на США.
Но при новом революционном подъёме уже очевиден новый союз либералов — с русскими националистами. В результате чего в будущем могут возникнуть проекты Русской республики, ликвидации субгосударственной суверенности республик с превращением её лишь в культурно-языковую автономию. И, разумеется, как всегда в такой ситуации, политическая конъюнктура будет значить куда больше рациональных расчётов.
Но основное остаётся неизменным — принцип огульной критики. В условиях авторитарных режимов демократическая оппозиция (право- и левоцентристская) воспринимает государство как приз, который хочется сохранить по возможности в целостности и сохранности, поменяв лишь принцип формирования власти и принципы отношения власти с бизнесом, гражданским обществом, культурой, церковью и прочее.
Но тоталитарное государство не трансформируется в демократическое заменой диктатора на законно и свободно избранного президента или премьера, тоталитарное государство подлежит тотальному разрушению до каждой его клеточки.
Это означает не только необходимость люстрации как главного инструмента политической и социальной ликвидации номенклатурного в своей основе правящего истеблишмента, но и выдвижения к старой власти совершенно неограниченных требований, даже противоречащих друг другу — для создания перенапряжения внутри "партии власти" и разрыва слагающих её кланов-коалиций. Собственно, именно так победили тоталитарные коммунистические режимы и близкие к тоталитарным азиатские и латиноамериканские диктатуры. Оппозиция требовала от них всего и сразу: достойной жизни и финансовой стабильности, промышленного развития и сохранения природы, искоренения преступности и гуманизации юстиции. Именно на такие приёмы буквально обречена и будущая российская революционная оппозиция.
*Соглашения о сдержанности социальных требований со стороны оппозиции в обмен на преференции для неё в политической жизни, заключенные в послефранкистской Испании. Некоторый аналог — знаменитый польский "Круглый стол".
