98-ая годовщина поражения сопротивления в Москве большевистскому путчу, после которого почти на всей неоккупированной войсками Четвертного блока территории Российской империи установилась власть первой в истории человечества тоталитарной партии – это хороший повод поговорить о смерти идеологической тотальности.
За образец тотальности возьмем римский католицизм – самую страшную до прошлого века тоталитарную систему в истории человечества. Ни у одной церкви или конфессии не было такой степени контроля над личностью и ее отчуждения от церковных и теологических вопросов, такой монополии в восприятии действительности, такой жестокости при подавлении любых уклонений, такого антидемократизма внутрицерковной жизни.
Ленин, Сталин, Мао и Гитлер были "учениками учеников" инквизиции и иезуитов.
К Высокому Средневековью все библейские и теологические католические тексты были доступны лишь знающим латынь. Прихожане, клир и монахи не имели никакого влияния на назначение священников, епископов, кардиналов. Только при выборе аббата формально учитывалось мнение насельников монастыря. Больше свободы было лишь при выборах генералов монашеских орденов.
Потерпевшие поражение в теологической дискуссии, а также высказавшие любые сомнения в правоте позиции церкви, шли на костер, как еретики. Большой милостью считалось многолетнее заключение в тюрьмах инквизиции или монастырях.
Однако постепенно эта тотальность стала давать трещины. Сперва возникло движение за право читать библейские тексты на национальных языках. Оно развилось в движение за право участия в выборе приходского священника.
Параллельно стали появляться нищенствующие монашеские ордена, в которых при обсуждении богословских вопросов и в содержании проповедей уже допускалась определенная децентрализация.
Следующим сдвигом стало движение за признание за каждым мирянином права на автономное достижение спасения и общение со священными сущностями (кроме Троицы, я этим термином обозначил Богородицу, святых и ангелов) без обязательного посредника в виде священнослужителя, трансформацию священника из сакрального посредника в учителя веры (как это у иудеев, мусульман, буддистов), так сказать, "дежрецизация" духовенства. Это уже была Реформация.
Одновременно философам удалось добиться признания, что хотя философия и есть лишь "служанка богословия", но не дело госпожи лезть в дела служанки – появилась доктрина двух истин: теологическую устанавливают Рим и на нее вежливо ссылаются при необходимости, но зато философское постижение мира идет безо всякой оглядки на церковные представления.
Потом появились представления, что духовным наставником человека должен быть не священнослужитель, даже в виде проповедника-пастора, но философ. Вот это уже было масонство. было понимание, Одновременно сложилось мнение, что главное в религии – моральные принципы и нравственные искания.
Завершением этого пути стала практически консенсусом принятая позиция, что поскольку западная культура сама стала носителем библейских и христианских ценностей и культурных кодов, то этическая философия и художественное творчество являются носителем религиозной идеи не менее, чем церковь. С этого момента церковь – лишь часть гражданского общества. Напоследок церковь из гаранта социальных порядков вдруг стала их оппонентом. Сперва это произошло в Латинской Америки, где возникла "теология освобождения", и в англиканской церкви, где архиепископы Кентерберийские с 1950 года стали активными носителями просоветских и антиамериканских и антизападных инициатив, а сейчас сторонниками уважения в Британии шариата. А при Иоанне Павле II (папе Войтыле) католическая церковь взяла на себя бремя поверженных компартий в их антирыночной критике.
Так тотальная опора социального порядка и западной цивилизации превратилась в антизападную (с точки зрения критики политического и экономического мейнстрима) и плюралистическую часть гражданского общества.
Очень похожий, только многократно более быстрый путь прошел коммунизм. Он, еще на стадии большевизма, довольно быстро прекратил внутренние дискуссии, объявляя каждого потерпевшего поражение "врагом". При этом идеологический фронт постоянно "переворачивался": в 1920 году идейной ортодоксией было то, что через 5 лет объявили "левой оппозицией" и троцкизмом, но еще через 5 лет мейнстримом стали как раз радикально-антинэповская позиция. "Монолитность" отлично совмещалась с бесконечным оппортунизмом доктринальной трактовки.
В науке этот идеологический оппортунизм дал возможность постигать мир, основываясь на принципах позитивизма, даже взяв у него практику насаждения культа ученых и путешественников. Надо было только уметь ловко насыщать научные и научно-популярные публикации цитатами из классиков и партийными лозунгами. Словом, после поражения гонителей генетики, кибернетики и социологии, ученые европейских коммунистических стран так же мало обращали внимание на идеологические мантры, как европейские ученые начиная со второй половины XVII века – на идущие в церкви теологические битвы.
Перестройка дала возможность "ересям" внутри советской идеологии стать субъектами открытых дискуссий. Но такой плюрализм привел к взрывному "разволшебствлению" советского общества и европейских социалистических систем. Никого не интересовало, прав ли был "Маркс в спорах с Каутским", Ленин – в спорах с Плехановым, Бухарин и Троцкий – в спорах со Сталиным, главное, что можно было открыто говорить, писать и печатать - !!! – что Маркс, Энгельс и Ленин – ошибались. И трижды слава Фрейду, фон Хайеку и теории пассионарности Льва Гумилева, исчерпывающе объяснивших окружающую действительность!
В результате коммунизм в Восточной Азии стал перелицовкой традиционного мандаринского (номенклатурного) конфуцианства, санкционирующий меритократию в полицейском рыночном обществе, более всего напоминающем фашизм Муссолини, только без его культа героически-романтического строителя империи. Западный коммунизм редуцировал в секты, сливающиеся в общем антиглобалистском течении, в чем полностью разрывает со сциентистской (наукопоклоннической) традицией коммунизма.
А коммунисты "Русского мiра" - стали движением фундаменталистов Сталинского (Новомосковского) периода Русской цивилизации. Но они получили возможность свободно дробиться на секты и "церкви", стали оппонентами социального порядка, заменили "пролетарский интернационализм" на защиту "цивилизационной идентичности", признали идеологический плюрализм, многопартийный парламентаризм и приветствуют рынок (отечественных товаропроизводителей).
Коммунистическая тотальность и коммунистический эсхатологизм ("мы наш, мы новый мир построим, кто был ничем, тот станет всем") – умерли. И никогда, никогда не возвратятся. Потому что распад тотальности – необратим.
! Орфография и стилистика автора сохранены
