Мы – европейские слова
И – азиатские поступки.
Венедикт Ерофеев, "Из записных книжек"
В 1890-х годах в России начался промышленный подъем и, соответственно, развитие капиталистических отношений. Растущему классу буржуазии и связанным с ней слоям интеллигенции и рабочих становилось тесно в старых рамках. Еще хуже обстояли дела на селе, где сохранялись архаичные общественные и производственные отношения – сельская община и в ее рамках мелкие и все мельчающие, ввиду быстрого роста населения, крестьянские хозяйства. По губерниям Европейской России год за годом прокатывались голодные бунты и погромы поместий. Нищета большей части крестьян, составлявших более 80 процентов населения страны, становилась тормозом для дальнейшего роста промышленности: внутренний потребительский рынок оставался очень узким. В итоге промышленность и еще более слабо развитая сфера услуг не успевали поглощать прирост сельского населения, и круг таким образом замыкался: сельское население продолжало расти и, соответственно, еще больше нищать.
На пути реформ стояло "вцепившееся в средневековье самодержавие", не хотевшее никаких перемен. Недовольство нарастало практически во всех слоях общества. Режим попытался было сбить его с помощью "маленькой победоносной войны", но потерпел в войне с Японией позорное поражение, еще более обнажившее его архаичность. Давление в котле росло...
Главные действующие "лица" драмы
Две доминирующие силы, выступившие в Первой русской революции, были, по сути, те же самые, которые сформировались в России в середине XIX века. С одной стороны это были черносотенцы – наследники славянофилов, с другой – революционные партии социалистического пошиба (социал-демократы, разделившиеся на большевиков и меньшевиков, эсеры и др.) – наследники революционных демократов-"западников". Но на рубеже веков, в связи с развитием капитализма, в стране стала формироваться третья сила – либеральная, которая после образования в 1905 году легальных политических партий была представлена, прежде всего, партией кадетов (конституционных демократов) и отчасти – партией октябристов.
Черносотенцы, по свидетельству их последователя русского почвенника Вадима Кожинова, "смотрели на современность всецело с точки зрения прошлого России", то есть боролись за сохранение самодержавия, или, шире, традиционного общества. Революционеры-социалисты были, казалось бы, его самыми крайними ниспровергателями, но на деле, как гениально (и с радостью!) предвидел один из самых поздних славянофилов, прямых предшественников черносотенцев, Константин Леонтьев (см. первую статью данного цикла "Истоки Русской революции"), они окажутся создателями "нового феодализма или даже рабства", то есть нового, модернизированного, варианта все того же традиционного общества.
Кожинов в своей книге "История России. ХХ век" пишет, что главной заботой "черносотенцев" была борьба против Революции, а "травили" их тогда (и "травят" по сегодняшний день) за "их речи и статьи, в которых они обращались к еврейской теме… „Вина“ Союза русского народа и „черносотенцев“ вообще заключалась не в каких-либо действиях, а в словах – в том, что они писали и говорили… Они вели все же именно идеологическую борьбу, их оружием было слово". О взаимоотношениях черносотенцев с "еврейской темой" у нас, надеюсь, еще будет время поговорить. А утверждать, что главной задачей черносотенцев была "идеологическая борьба", право же, смешно.
Это было более или менее справедливо для славянофилов XIX века. В начале XX века идеологи черносотенцев, оставаясь, по сути, теми же славянофилами, "в тяжкое для страны время", как говорит Кожинов, призвали под свои знамена "земских людей" – "черные сотни", которые были "призваны спасти главные устои". Расшифруем: "тяжкое для страны время" – означает время, когда неминуемо должны были рухнуть те самые "главные устои", то есть самодержавие со всеми его атрибутами. И что же, эти "земские люди", то есть самые темные слои народа, призывались для усиления "идеологической борьбы"? Мы еще увидим этих "идеологических борцов" в действии...
Кожинов признает, что черносотенцы тоже немножко занимались террором. Но, пишет он, "совершенно мизерный в сравнении с красносотенным, являющийся лишь ничтожным ответом на него, „черный террор“ 1906-1907 годов был раздут либеральными и левыми кругами до гигантских масштабов..." Что правда, то правда: того, что можно определить как террористические акты, за черносотенцами действительно числится всего несколько случаев, и это неизмеримо меньше, чем было их на счету "красносотенцев", которые "по убедительным подсчетам историка из США Анны Гейфман, убили в 1900-х годах 17 тысяч человек".
Пусть так, но была в "черносотенных" актах одна странность: по Кожинову черносотенный террор был ответом на "красносотенный", да и образовались "черносотенные" партии "исключительно ради сопротивления красносотенным", но покушались и убивали они почему-то не "красносотенцев", то есть эсеров, анархистов или большевиков, а исключительно либералов, хотя либералы к террору никакого отношения не имели. И еще одна "странность": черносотенцы заимствовали у "красносотенцев" "большую часть тактических приемов" (заметим: совсем как фашисты и национал-социалисты двумя-тремя десятилетиями позднее). Более того, как признает Кожинов, черносотенцы нередко проводили свои теракты руками "красносотенцев"!
Все это может показаться случайным. Но, забегая вперед, приведу свидетельство Кожинова из периода Гражданской войны. Он характеризует позицию "одного из наиболее выдающихся руководителей и идеологов „черносотенства“ Б. В. Никольского", которого называет "учеником и продолжателем Константина Леонтьева". И вот его позиция в Гражданской войне: "Враги у нас общие – эсеры, кадеты и до октябристов включительно". Все верно: названные партии (эсеры здесь – правые, союзники кадетов и октябристов, а не левые – союзники большевиков) – сторонники перехода России к современному, либерально-демократическому обществу, а для ученика Леонтьева это, естественно, означает погибель России.
Заметим: черносотенцы ни разу не покушались, скажем, на Ленина или Троцкого, а вот на главу партии кадетов – Милюкова – они покушались дважды. Первый раз это произошло в 1906 году, а второй раз на него покушались в 1922 году в Берлине редакторы черносотенного журнала "Луч света" Шабельский-Борк и Таборицкий. При покушении погиб другой видный руководитель кадетов В.Д. Набоков, отец писателя, заслонивший собой Милюкова. Симптоматично, что Шабельский-Борк, приговоренный за покушение к 14 годам каторги, вскоре оказался на свободе, а при нацистах ему была назначена пенсия от ведомства Розенберга!
Так что утверждение Кожинова о том, что "черносотенные“ партии образовались исключительно ради сопротивления красносотенным", оказывается абсолютно ложным. В действительности своих врагов они видели в либералах, которые, как выяснилось несколько позднее, были врагами и для большевиков. В начале ХХ века некий общий интерес большевиками и черносотенцами, очевидно, еще не вполне осознавался, но интуитивно уже нащупывался. База для этого была той же, что и в середине ХIХ века, и в 1880-е годы, при Леонтьеве, – неприятие "буржуазности", западных ценностей, либерализма.
Как и на всех предыдущих этапах, эти две доминирующие политические силы русского общества, преследуя, казалось бы, противоположные цели, в действительности вели страну к одному итогу – страшному революционному взрыву. Революционные партии не только сеяли семена революции, но своей террористической деятельностью провоцировали режим на еще большее закручивание гаек. Приведенные выше данные американского историка Анны Гейфман, согласно которым "красносотенцы" "убили в 1900-х годах 17 тысяч человек", на первый взгляд кажутся чудовищно преувеличенными. Но Кожинов приводит также заключение современного российского историка С.А. Степанова, который в результате своих изысканий сообщал в 1992 году, что "в ходе первой русской революции только эсеры, эсдеки (социал-демократы) и анархисты убили более 5 тысяч правительственных служащих". А ведь в терактах часто наряду с намеченной жертвой гибли и посторонние люди. К тому же, по словам Столыпина, террористы выбивали лучших чиновников. Ни одно уважающее себя правительство не может не реагировать на подобный террор. Лодка раскачивалась...
А черносотенцы, со своей стороны, давлением на правящий режим, который и сам был до последней степени консервативным, всячески препятствовали назревшим переменам, чем способствовали нарастанию давления в котле по имени самодержавная Россия. Так те и другие шаг за шагом двигали страну к революции.
Третья же, либеральная политическая сила, была в начале ХХ века настолько слаба, что всерьез составить конкуренцию двум более мощным не могла. Впрочем, либералы и по сегодняшний день в России серьезной силы не представляют...
От начала до апогея
Прелюдией революции послужили крестьянские беспорядки. Но они носили разрозненный характер, и с меньшими или большими трудностями, но подавлялись режимом. Революции, как известно, начинаются в столицах, тем более это справедливо для такой жестко централизованной страны как Россия. Началом революции 1905 – 1907 годов считают 9 января 1905 года ("Кровавое воскресенье"). В "Истории России. ХХ век" (изд. "Аванта +") так говорится об этом событии:
"9 января более 100 тысяч рабочих, их жен и детей, отслужив в церквях торжественные молитвы, в строгом порядке, колоннами, двинулись к Зимнему дворцу. Впереди колонн шли священники; рабочие несли хоругви, портреты царя, царицы… Попытки социал-демократов придать шествию характер политической демонстрации – развернуть красные флаги, выдвинуть антиправительственные лозунги – решительно пресекались участниками шествия. Тем более странными и неоправданными выглядели действия властей. Перекрыв все пути к центру города, войска стали беспощадно расстреливать рабочие колонны. Бегущих преследовала и рубила шашками кавалерия. Более тысячи человек было убито, около 5 тыс. получили ранения и увечья. В тот же день рабочие, которые еще утром молились за здравие царя и членов его семьи, начали стихийное восстание против царской власти... По справедливому замечанию Горького, 9 января погибли не только сотни рабочих, на петербургских улицах был „убит“ престиж Николая II. Вера в доброго царя рухнула безвозвратно. Своими залпами царские войска дали сигнал к началу первой русской революции".
Тогда для русских рабочих слово "солидарность" кое-что значило. По всей стране прокатилась волна забастовок, часто сопровождавшихся столкновениями с полицией. Брожение охватило армию и флот. Усилили свою деятельность революционные партии (эсеры, социал-демократы и др.) Потребовали проведения реформ впервые в истории России проявившиеся как сколько-нибудь организованная сила либеральные круги общества.
Апогеем революции стала октябрьская всероссийская стачка, парализовавшая страну и вынудившая Николая II издать Манифест 17 октября 1905 года, декларировавший основные гражданские права и свободы, а также созыв представительного органа – Государственной Думы. Одной из целей издания манифеста было расколоть ряды недовольных. И действительно, либеральные круги склонны были удовлетвориться достигнутым. Об умеренно-монархических, склонявшихся к конституционной монархии, кругах и говорить нечего. К последним относился известный впоследствии консервативный политик Василий Шульгин. В написанной уже в эмиграции в 1928 году книге "Что нам в них не нравится" он рассказывает, как по пути домой, в Киев, с Дальнего Востока (где он участвовал в русско-японской войне, а потом лечился в госпиталях) он оказался в Москве как раз 17 октября 1905 года.
Он читает газету, в которой напечатан манифест: "Я плакал, буквально плакал и нисколько не стыжусь своих слез, когда прочитал манифест. Как я любил Царя, даровавшего все это, как верил, что теперь конец всем беспорядкам, что Россия бодро двинется на благотворную работу. Уничтожить все старое, кошмарное и под эгидой доброго, симпатичного Царя стать той великой Россией, которую мы все в глубине души так любим и желаем счастья! Мне казалось, что теперь широкою волною польется просвещение народа и благосостояние его, что наконец, проснулось народное, национальное, чисто русское чувство народной гордости и национализма, что пришла, наконец пора лучшим людям стать и сплотиться вокруг Престола и вести народ русский к счастью и благополучию. Оттеснить узурпаторов, укравших власть дорогого Царя и угнетающих народ и все живое, свободное".
Здесь важно отметить, что Шульгин понимал, что "неладно что-то в Датском королевстве", что в стране много "кошмарного", "народ и все живое, свободное" угнетены, страна нуждается в переменах. Нужно учесть, что сам лично он был вполне благополучным человеком, южнорусским, как тогда говорили, то есть украинским помещиком.
С тем большим воодушевлением встретили Манифест менее благополучные слои общества. Но при этом они, в отличие от Шульгина, не испытывали большого умиления царской "милостью": они знали, что Манифест не был царем дарован, а вырван у него революцией. Шульгин в качестве приложений к названной выше своей книге приводит несколько статей, опубликованных в те дни в редактируемой его отчимом Д.И. Пихно (а после его смерти в 1913 году – им самим) газете "Киевлянин". В них рассказывается, как проходили "празднования" по случаю издания Манифеста в Киеве и некоторых других городах Украины. С большим сожалением я вынужден ограничиться выдержками только из одной из этих статей, представляющей собой рассказ очевидца:
"Утром 18-го октября 1905 года появился в виде телеграмм Высочайший манифест. По этому случаю были устроены многочисленные митинги в разных частях города, и толпы народа, преимущественно учащиеся, с красными флагами устремились в центр города, на Крещатик... Часов в 11 утра ввалилась в залу городской Думы толпа, где был устроен митинг, председателем которого был избран гласный Думы Шефтель и в помощники ему один русский студент... Были и ораторы рабочие, говорившие о том, что этот манифест вырван ими у царской власти, с оружием в руках, и что еще не все им дано, и они будут добиваться остального своею кровью и не сложат оружия... Должен заметить, что в зале на этом митинге присутствовали представители всех сословий и национальностей, пожилые и молодые, и он прошел спокойно... Я увидел в окно приближающуюся процессию демонстрантов, шедшую с Большой Васильковской улицы, с красными флагами, с различными надписями на них и пением... Эта толпа, остановившись перед балконом, на котором помещался вензель из инициалов „Н“ и „А“ с царской короной наверху, требовала снятия короны. Выбежав на балкон, я застал букву „А“ уже сломанной, а корону сломал один русский рабочий, и когда она была ниспровержена, из толпы послышались крики, чтобы поставить ее на прежнее место, что было сперва исполнено, но потом, минут через десять, корона опять была сокрушена, на этот раз уже евреем... Пообедав дома, я опять пошел в Думу смотреть, чем кончится вся эта история. Когда я прибыл туда, зал был наполнен публикой, на восемь десятых состоявшей из еврейской молодежи обоего пола; все красное сукно было разорвано и употреблено на банты; но Царские портреты были еще целы..."
Затем автор вышел на площадь посмотреть, что там происходит, и, не найдя ничего интересного, вернулся в зал. "При моем входе я услышал треск рвущегося полотна и увидел, как несколько евреев рвали на куски портрет Николая II и топтали ногами под крики „ура“ остальных. Потом последовала очередь и других портретов... Возле портрета Императора Александра II стояло несколько людей и между ними высокий русский политехник, уговаривавший не рвать этого портрета... Толпа направилась к портрету Императора Александра II во главе с русским студентом, сильно возбужденным... На просьбы политехника толпа эта в нерешительности остановилась; тогда вышел упомянутый студент с криком „Долой царскую фамилию! Не он сам освободил народ, а по принуждению наших отцов; народ и до сих пор остался бы рабом“, – и сделал палкой дыру посредине портрета..."
Примерно так же "революционеры" праздновали победу во всех сколько-нибудь крупных городах России. Кстати, "революционерами" этих людей называл Шульгин, действительных революционеров среди них было немного, а в основном, это были люди, которые в разной степени жаждали перемен и теперь радовались им. Но, конечно, среди большой массы почти всегда находились "смутьяны", возбуждавшие толпу и допускавшие эксцессы. Чаще всего они ограничивались уничтожением царских портретов и других символов самодержавия. Но в Киеве, когда на разгон митинга на площади перед городской думой были брошены солдаты, выстрелы неких "револьверщиков" в солдат привели к побоищу, а в Одессе толпы "революционеров" нападали на городовых. В городах Украины (это же черта оседлости!) среди "революционеров" была велика доля евреев.
Разгром
Но не зря славянофилы в начале ХХ века стали формировать "черные сотни". Теперь настал момент спустить их с цепи. Буквально в тот же день 18 октября, когда Манифест достиг провинциальных городов, были организованы контршествия "патриотически настроенных масс" в "защиту национальных святынь", везде плавно переходившие в погромы "революционеров" и, естественно, евреев. Уже цитированный нами киевский очевидец так завершает свой рассказ о том, что он видел из здания городской Думы:
"Я поднялся в третий этаж и остановился около окна, обращенного к Софиевскому собору, с которого была видна вся Крещатицкая площадь. На площади и прилегающих улицах происходило побоище между „черной сотней“ и интеллигенцией, а также и евреями, перешедшее к вечеру и последующие два дня в стихийный еврейский погром. Первые, имея в руках дубины и камни, жестоко избивали последних, так, например, на углу Софиевской улицы убегавший студент был сбит с ног ударом камня по голове, а другой, прилично одетый и в котелке, от полученного удара толстой палкой по животу, упал, и тут же его принялись нещадно бить ногами и палками. Евреи не оставались в долгу и защищались, как могли, так, в водовоза, бросавшего камни вслед за убегавшими, было произведено одним еврейчиком 14 лет пять выстрелов, не причинивших ему, однако, вреда..."
В течение 10-12 дней погромы охватили всю страну. Общая картина происходившего описана опять же Шульгиным: "Патриотическая русская волна, перешедшая в погромы революционной интеллигенции (на севере) и в еврейские погромы (на юге), нанесла Освободительному Движению удар, от которого оно уже не оправилось... Погромы направлены были тогда не на одних евреев: они обрушились на всех, кого русская стихия в судорожном припадке самосохранения признала возбудителями революционной волны. Во всех местностях, где проживали евреи, таковыми главными возбудителями были „гласом народа“ признаны „жиды“; но там, где „жидов“ не было, громили русскую революционную интеллигенцию. Известен потрясающий случай, когда в Томске в театре был сожжен революционный митинг. Но и на юге в некоторых местах давали себе отчет, что виновны не одни „жиды“. В этом отношении глубоко характерна история, происшедшая в Нежине".
События в Томске 21 октября 1905 года описаны в телеграмме "Российского Телеграфного Агентства": "С восьми часов утра 20 октября на площади начал собираться торгующий и рабочий народ и сильно негодовал, что магазины и торговые помещения закрыты, что стачечники не дают мирно продолжать работу. В народе говорили: „Нам новых порядков не нужно. Деды наши управлялись Царем и имели Царя, и мы без Царя жить не желаем и не будем“... Манифестанты, будучи совершенно ничем не вооружены, направились на соборную площадь. На пути к ним примыкали новые лица. Если кто-нибудь не снимал шапки перед портретом Государя или показывал неуважение к портрету, толпа срывала шапки и подвергала избиению. Возле дома архиерея манифестанты остановились, просили отслужить в соборе благодарственный молебен о здравии Государя. В это время в театре начался митинг, на который собралось до трех тысяч. Когда получено было известие, что к соборной площади приближаются манифестанты, находившиеся на митинге покинули здание театра, а когда манифестанты поравнялись с собором, то отделившаяся группа от толпы покинувших театр встретила первых револьверными выстрелами. Сначала участники патриотической манифестации дрогнули, но потом толпа обрушилась на стрелявших. Получилась ужасная картина. Началось беспощадное избиение манифестантами лиц, принадлежащих к указанной группе, они стали спасаться, кто куда мог. Таким образом, до шестисот человек, много женщин и детей попало в здание управления Сибирской дороги и в театр. Манифестанты обложили здания и требовали, чтобы укрывшиеся вышли. Последние ответили выстрелами... В казармах солдаты спешно строились в ряды, получали патроны. Наконец, сотня казаков и рота солдат выступили и оцепили театр и управление дороги. Манифестанты не унимались; разбивали окна, проникали внутрь здания, обливали керосином, начали жечь Театр и управление дороги превратились в море огня. В нем горел скрывшийся народ на глазах войск и сорокатысячной собравшейся на этом месте толпы жителей города. По мере того, как языки огненного моря охватывали этаж за этажом, осажденные подымались выше, взбирались даже на крышу и стреляли в толпу. Многие выбрасывались из окон, спускались по водосточным трубам, стараясь спастись. Манифестанты не давали пощады, явившаяся пожарная команда манифестантами не была допущена к тушению пожара. Манифестанты беспощадно жгли, как спрятавшихся, так и самое здание, которое, по их мнению, являлось гнездом смут и забастовок, потому что служащие железной дороги первыми выступили в новом движении. В 11 часов вечера обрушились крыши и потолки. Манифестанты допустили тогда пожарную команду к делу, а сами отступили и направились по домам".
Злодеяние это совершилось при бездействии, а по сути – при попустительстве войск, администрации, Церкви. Так выглядела "идеологическая борьба", для которой, по словам Кожинова, создавались "черные сотни". Кожинов отрицает роль своих предшественников – черносотенцев в этих погромных акциях, объясняя их стихийным возмущением народных масс попранием евреями и прочими "революционерами" "отеческих святынь". Главный его довод заключается в том, что Союз русского народа "возник в конце 1905 года... а погромы разразились в октябре". Лукавит почвенник: если быть точным, волна погромов разразилась 18 октября 1905 года, а Союз русского народа был создан 8 ноября, то есть менее, чем через три недели. Сам же Кожинов цитирует "казалось бы, серьезного еврейского историка С.М. Дубнова", который в 1919 году "счел возможным написать, что в октябрьских погромах 1905 года „участвуют организующиеся „черные сотни“". Ну, конечно, смешно думать, что Союз русского народа вырос вдруг, как гриб, на пустом месте.
В "Истории России. XX век" читаем: "Конец XIX века стал точкой отсчета в истории российских монархических организаций... Сторонники самодержавия впервые объединились в 1900 г., основав Русское собрание, которое провозгласило чисто просветительские цели. Со временем Русское собрание расширилось и окрепло, возникли его отделения в провинции, появились собственные печатные издания. Члены этой организации считали, что самодержавие – благо для России, что оно несет стране мир и процветание за счет обеспечения твердой власти в государстве". Согласитесь, эти организации любителей "твердой власти" – это уже кое-что: кто даст гарантию, что в критический момент все они останутся верны исключительно "просветительским целям"...
Но читаем дальше: "Одновременно с Русским собранием в Москве, Петербурге и некоторых губернских центрах начали действовать другие монархические кружки. Весной 1905 г. они объединились в „Союз русских людей“ – первую организацию монархистов, построенную по принципу политической партии. В России накануне революции 1905-1907 гг. существовало уже несколько десятков различных монархических объединений: от крупных (Монархической партии и „Союза русских людей“) до крохотных... Хотя руководили монархическими союзами представители высших сословий – дворяне, помещики, монархическая интеллигенция, основную массу членов партий составляли городские слои населения – мелкие лавочники, ремесленники и рабочие". Созданный 8 ноября 1905 года "Союз русского народа" венчал этот рыхлый конгломерат и вобрал в себя большую часть разнокалиберных черносотенных организаций. Но, как видим, и до 8 ноября было кому устраивать погромы, которые, как было показано выше, были направлены не только против евреев, но и против "революционеров", то есть всех, кто праздновал "дарование" царем Манифеста 17 октября 1905 г.
Вам, читатель, черносотенная реакция на "оскорбление святынь" – реакция в виде убитых и заживо сожженных людей – ничего не напоминает? Мне это живо напомнило "карикатурный скандал" в мусульманском мире. В цивилизованном мире ни за какие "святыни" людей не убивают.
Эпилог
Так "патриотическая русская волна" (выражение Шульгина) переломила хребет революционному движению. Были еще стачки в разных местах, даже вооруженные восстания в Москве и некоторых других крупных центрах (в декабре 1905 года), но в целом движение пошло на спад, и в 1907 году правительству удалось окончательно взять ситуацию под контроль. Самодержавие устояло, но тем самым русской монархии был подписан смертный приговор.
В 1905 году Россия имела единственный шанс перейти к полноценной конституционной монархии, которая в тех условиях могла, пожалуй, стать приемлемой для большинства населения страны. Переход этот мог совершиться при дальнейшем развитии революции. Черносотенная реакция сорвала этот процесс. В итоге Государственная Дума вместо того, чтобы превратиться в полноценный парламент, была низведена самодержавием до ублюдочного состояния. А в 1917 году переходить к конституционной монархии было уже поздно, и единственной возможной формой правления для России оказалась большевистская диктатура.
В заключение – курьез. Николай II умудрился "не заметить" революцию 1905 – 1907 годов. В "Истории России. ХХ век" сообщается: "Когда премьер-министр П.А. Столыпин в 1907 г. сообщил императору, что „революция вообще подавлена“, он услышал ошеломивший его ответ: „Я не понимаю, о какой революции вы говорите. У нас, правда, были беспорядки, но это не революция... Да и беспорядки, я думаю, были бы невозможны, если бы у власти стояли люди более энергичные и смелые“". Император, видимо, считал, что с "беспорядками" и впредь не составит большого труда справиться...
