Когда еще и ни поговорить о социализме, как не 1 мая. Оговорюсь сразу, социально-экономическую теорию социализма я считаю ошибочной. И не из-за ГУЛАГа.
Как раз во времена ГУЛАГа социализм был – по выражению Г.С. Померанца – "пушкой, стрелявшей победами".
Неэффективность социализма доказали именно версии разной степени демократичности – венесуэльский "боливарианский", например, или советский 1990-91 годов. В СССР сгноили неимоверный урожай 1990 года, поскольку больше нельзя было напугать магическими словами "партбилет – на стол".
Распад советского сельского хозяйства помчался вприпрыжку, когда нерадивому колхознику грозило депремирование (при сохранении возможности подворовывать на бутылёк), а не лишение не только поля, но и отчего дома, и путешествие на разваливающемся грузовичке среди пыльных бурь в надежде - как великое счастье - попасть в рузвельтовскую трудармию, строившую "межштатные автострады", как это описано в "Гроздьях гнева" Дж. Стейнбека.
Когда слово "социализм" появилось, оно означало не учение об общественной собственности, но учение о стремлении общества заботиться о себе самом и о людях. Это было очень сложное продление одного из ответвлений католической контрреформации, сложившийся под сильным влиянием иезуитов. К нему примыкала и иезуитская доктрина о превосходстве суверенитета народа над королевским.
Разумеется, эти доктрины появились в полемике с протестантизмом и с абсолютизмом, вошедшим во вкус манипулирования церковью, и даже ее смены – ради захвата собственности и власти.
Социализм стал первой в истории человечества "секулярной" <квази>"церковью", еще точнее - псевдокатолицизмом, когда партийная ячейка заменила приход. Такой разновидностью сотерологической религии. Достоевский называл социализм "обезьяной христианства", но очевидно, что даже создавая принципиально новое, человечество строит его по известным рецептам.
Точно также, как античная полисная демократия, а потом средневековое городское самоуправление актуализировали общинно-племенные практики эпохи военной демократии. Поэтому римский Сенат можно обозвать обезьяной собрания трибы, а уж Сенат на Капитолии точно внаглую содран и с римского Сената, и с римского Капитолийского холма.
Слово "социализм" очень долго было модным. Когда французские либералы - республиканцы и антиклерикалы - создали партию, они назвали ее "радикальные социалисты".
Слова "социалист", "социал-демократ" (в точном значении "демократический социалист"), "рабочий/лейборист" - имели среди интеллектуалов только позитивные коннотации.
Все помнят, что Достоевский пророчил "сто миллионов голов" и <хунвейбиновское> уничтожение талантов во имя строительства социализма. Но итогом этого жуткого процесса он видел не хозяйственную разруху и "талоны на повидло", но "алюминиевый дворец" - общество прогресса и благополучия. Только ведь альтернативой борец за слезу ребенка предлагал священную мировую войну за "Константинополь-наш", что несколько обесценивало возражения против революции.
И когда марксисты-теоретики рассуждали о "диктатуре пролетариата", им не виделось ничего более страшного, чем нынешний эквивалент "телефонного права" и люстраций.
Самым страшным и кровожадным коммунистам 1918 года в голову не могло придти, что их революция унесет жизней больше, чем битвы при Вердене и на Сомме, до применения газов против тамбовского восстания большевики дошли только в 1921 году, а эпический генерал Брусилов – уже в июне 1916, при прорыве под Луцком. Впрочем, справедливости ради надо сказать, что противник начал применять боевой газ на год раньше – под Варшавой и крепостью Осовец.
Кстати, большевики себя никогда не считали социалистами, они этим словом ругались, для них это был синоним ревизионистов марксизма и оппортунизма.
Название мелкой баварской партии, в которую в 1919 был под прикрытием внедрен военный разведчик Гитлер, было последним писком популистской моды – "Немецкая рабочая партия социалистических националистов" [в немецких двойных определениях предикат всегда идет вторым – например, "либерал-фашизм" - это не либеральный фашизм, как в последние десятилетия франкизма, а "фашистский либерализм" - как у Латыниной и Веллера].
То, что нацисты использовали 1 мая (общий праздник для левых партий и Второго и Третьего Интернационала), никак не марает саму идею общей борьбы наемных работников за гражданские и социальные права. Точно также, как и не мешает отмечать Рождество знание, что это микст из древнегерманского празднования Зимнего Солнцепраздника (и почитания Мирового Древа – в виде ели) с Днем Всепобеждающего Солнца и Всадника Митры, заставивший отмечать известные вифлеемские события на два месяца позже.
Разумеется, советский "социализм" не имел к идее социализма никакого отношения, точно также, как нацистский или "бисмарковский", или "полицейский" ("зубатовщина") – это была доктрина огосударствления экономики, без какого-либо участия общества или трудовых коллективов в принятии хозяйственных решений.
Государственный патернализм, в том числе путем создания рабочих мест на грандиозных проектах, считался признаком финальной стадии захвата власти олигархией в форме того, что сейчас назвали бы протофашизмом. И речь идет не только о кошмарах из "Железной пяты" Джека Лондона, но и о совершенно явных опасениях таких теоретиков большевизма, как Бухарин, что олигархический "социализм" перетащит на свою сторону тот пролетариат, которому от социализма нужен лишь собес.
Кстати, наиболее явным признаком фашизированности популистского и антилиберального общественно-политического движения является сведение им социальных программ исключительно к программам соцобеспечения, вне какого-либо требования обеспечить демократическое участие в решении экономических и социальных вопросов.
Окончательным разрывом большевиков с традициями социализма стал итог "дискуссии о профсоюзах", когда довольно элитарным по тем временам организациям отвели жалкую роль "приводных ремней" партии, т.е. ее бесправного "внешнего пояса", с функциями "министерства труда", а наличие в советских профсоюзах работодателей (дирекции) делало их по американским законам мафиозными. В этом причина категорического запрета на въезд в США делегаций ВЦСПС.
Первым действительно социалистическим законом в СССР стал "Закон о трудовых коллективах" 1984 года – партаппарат при генсеке Черненко искал любого способа управы на окончательно распоясавшийся директорский корпус.
Переворот Ярузельского не случайно произошел в декабре 1981 года – с 1 января 1982 года вступали в силу принятые Сеймом законы об установлении рабочего самоуправления на предприятиях. Но армия и госбезопасность стеной стали на страже абсолютной власти директорского корпуса. Другое дело, что "вернувшаяся" "Солидарность" 1989 года о правах трудового коллектива уже не заикалась, а отстаивала шокотерапию и приватизацию.
Справедливости ради надо сказать, что вместе с антирыночными идеями в изначальный социализм были упакованы антиклерикализм, антиколониализм, антимилитаризм, антиавторитаризм, антирасизм, гуманизм, включая реформы юстиции и пенитенциарной системы.
Социализм, конечно, был такой дозированной архаизацией, неким возвращением к общинному самоуправлению и военной демократии. Но и античная полисная демократия возникла из подобной архаизации – после краха "дворцовых цивилизаций", когда новый социум возрождался из догосударственных форм "вождичества", уцелевших на руинах микенской империи. Достаточно просто сравнить социально-политическую эволюцию Эллады и Вавилона и Египта, почти одновременно начавших восстановление своей мощи после упадка предыдущих веков.
Перед западными социалистами встал искус – отказаться от значительной части принципов во имя права на интеграцию в истеблишмент. Так и произошел раскол социализма 1917 года, его "Великая Схизма".
Парадоксально, но когда в 1983 года Андропов в журнале "Коммунист" издевательски предлагал западным "социал-реформаторам" сравнить их достижения с коммунистической альтернативной, то у него были в руках козыри: коммунизм, хоть и расколотый между Москвой и Пекином, контролировал или влиял на половину мира, а западные социал-демократы стали лишь декорацией для политики неолиберализма, т.е. полностью утратили самостность.
Осталось добавить, что советский коммунизм удалось мирно изжить именно потому, что в его, в принципе, тоталитарную доктрину были демагогически упакованы те правозащитные, демократические и гуманитарные европейские традиции, о которых я сказал чуть раньше. И модернизация советской власти, а также идеологические зазоры, возникающие в ходе межклановых битв, этим тенденциями позволили развиться и временно взять вверх.
! Орфография и стилистика автора сохранены
