Пережив 10 парламентских выборов за 28 лет, немудрено, что соотечественники преисполнились мудрого презрения к демократии…
Только удивительно, как в неё верят народы, пережившие их многажды больше. "Ведь всем известно", что политики, депутаты, журналисты, министры и президенты – лгуны, приспособленцы и жулики. Всем манипулируют сильные мира сего, а история – это хроники соперничества фанатиков и мошенников за право "резать или стричь стада", которым "ни к чему дары свободы", как написал гениальный русский поэт. Не просто никогда не видевший оных, но и даже никогда не бывший в странах, где они при нем существовали.
Он не был даже в Царстве Польском или Великом Княжестве Финляндском, где при жизни Пушкина уже были избираемые органы власти – сеймы и суд присяжных.
Пытался я понять, почему два года, но чаще – один – предельный срок существования любой значимой инициативы, построенной на ценностях, на убеждениях. А потом – скандальные расколы, решительные размежевания, склоки, внешне очень комическое идеологическое сектантство. Но тут объяснение какое-то есть – любое ценностное объединение строится на интеллигенции, а ее хлебом не корми, дай устроить на ровном месте схоластический "глубоко идейный" спор.
Однако в нормальных странах в партиях и движениях также полно людей, которых в бывшем СССР сочли бы интеллигенцией, но они разбавлены совсем другими активистами, подпадающими кто под определение "средний класс", а кто "пролетариат", и это не позволяет превратить даже самую горячую и принципиальную дискуссию – в раскол и пафосную междоусобицу.
Почему в постколониальных Африке и Азии, в только сбросивших диктатуру странах Латинской Америки, в посттоталитарных государствах Восточной и Южной Европы, в Грузии, в странах Балтии, в Украине и Молдове есть уважаемые партии, свободные профсоюзы, гражданское общество, а в России – швах?
В чем причина отмечаемой всеми социологами необычайной социальной атомизации российского общества, почти полного отсутствия доверия не только к институтам, но и к кругу общения, выходящего за самые узкие семейно-дружеские рамки?
Плодом моих размышлений - как положено для либерала-западника – стала формула "и в это виноват сталинизм".
Люди сами очень мало что выдумывают. Значительно чаще они используют старые социальные практики в новых условиях.
Как известно, в истории Европы было два периода Темных веков – один был описан Гомером, а второй – Артурианой. Именно после этих периодов варваризации и архаизации и появляется демократия* как государственное (субгосударственное) устройство – полисная в Элладе и на Апеннинах, сословная (кортесы) и магистраты – в Западной Европе.
Дело в том, что вторжением дорийских племен в Восточное Средиземноморье и германских в Западноримскую империю снесло сложившиеся там имперские и деспотические социумы.
При этом, имперская традиция еще была слаба (не Египет или Вавилон), и вновь возникшая государственность исходила из архаических представлений о военной демократии ("вождитизме") и общинно-племенном самоуправлении.
В крестьянских социумах колониальных стран также сохранялись и традиции местного самоуправления (хотя бы выборы сельского старосты, сельские сходы) и традиции независимости религиозных структур от государственной (феодальной) власти.
Поэтому, когда на обломках колониальных систем и отживших монархий стали возникать сперва вполне себе имитационные подражания европейским демократическим институтам – парламент, партии, суды присяжных, профсоюзы, - то у формирующих их были не только навыки горизонтальной консолидации и взаимодействия, но, что не менее важно, многовековая традиция, легитимирующая такое социальное структурирование и его независимость. Был эмбрион демократического идеализма.
Если бы не сталинский ультратоталитарный переворот конца 20-х, уничтоживший не только традиционное, вполне самоуправляющееся село, но и самоуправляющиеся артели и настоящие кооперативы, а также пусть и зачаточную, но фракционность в партии и среди творческих профессий, то прижатая большевиками демократическая традиция могла прорасти, как трава сквозь камень.
Но все было уничтожена в коллективизацию. Более того, интенсивная перекачка преимущественно послеармейской молодежи в виде оргнаборов совершенно разрушила в России сложившуюся городскую социальную среду. Память о "военной демократии" сохранилась только в криминальной субкультуре, опирающейся на архаические догосударственные народные представления. Чем эта субкультура и привлекательна, особенно для молодых.
Там, где эти гигантские "социальные насосы" не были запущены или были запущены не на полную мощность – Украина, Балтия, Южный Кавказ, - независимое гражданское общество стало появляться из воспоминаний о существовавшей общинности.
На Востоке эти процессы сдерживали религии, сдерживающие развитие автономной личности. Но ни о какой Исламской революции не могло быть и речи, если бы не мощнейшая традиция независимых от властей религиозных объединений, духовных судов улемов, контрастирующих с государственным правосудием судей-кади, противостояние шариата – адату (обычному народному праву), султанским и ханским установлениям.
Примерно также стало появляться гражданское общество на Западе. Были церковные общины. Часто не просто независимые от государства или конфессии большинства, но находящие в этой независимости опору своей идентичности. Были цеха, гордящиеся своим самоуправлением, независимостью от феодалов и князей (монархов), своим участием в формировании магистратуры, своими кварталами и слободами.
Когда секуляризация и промышленное развитие уменьшили организующую роль общин и цехов почти до нуля, навыки коллективной социализации были перенесены на партии и профсоюзы.
Западные партии были и остались "секулярными" католическими или протестантско-диссидерскими общинами (у миллионов евреев Восточной Европы был опыт объединения в товарищества-хаврут – похоронные и иные благотворительные ассоциации взаимопомощи), а профсоюзы - цехами.
Поэтому в западном профсоюзе не может состоять работодатель (иначе этот профсоюз - гангстерский, "вертикальный"), поскольку мастером цеха в идеале может быть только тот, кто способен полностью самостоятельно изготовить изделие. От этого и западная привычка заставлять наследников владельца компании проходить все этапы работы в своей фирме.
Демократия и доверие к ней появятся в России только когда люди опять, как и век назад, начнут доверять друг другу и научатся совместно решать общие проблемы.
Парадоксально, но "операция "Реновация", очевидно, призванная, среди прочего корыстного, расколоть общество, пусть только и в столице, и перенацелить быстро растущие протестные настроения, перенести агрессию с власть имущих на соседей (точно также, как это сделала столыпинская аграрная реформа), прямо на глазах кристаллизует столичный социум, один из самых атомизированных в стране.
* Об этом очень интересно у В.М. Хачатурян в работе "Вторая жизнь" архаики: архаизующие тенденции в цивилизационном процессе" (Москва: ACADEMIA, 2009)
! Орфография и стилистика автора сохранены
