В замечательных мемуарах Салмана Рушди "Джозеф Антон" встретил воспоминание о первом эпическом "баттле" русских либералов с восточноевропейской эмиграцией. Это произошло 31 год назад на конференции, посвященной центральноевропейской культуре, на которую впервые выпустили советских писателей.
И там немедленно произошло пророческое событие - советские писатели, вместо того, чтобы дать отпор антисоветчине эмигрантов, немедленно создали блок (сейчас бы его назвали "Коалицией Русского мира"), и это блок обрушился на "русофобствующих" эмигрантов из соцстран. Прежде всего, советские писатели не стали поддерживать идею своего участия в борьбе с коммунизмом.
Так, Татьяна Толстая четко заявила, что в своем пространстве бесконечной внутренней свободы она свободна от любого тоталитаризма.
Бродский дал понять, что Запад (политикой уступок СССР и левым партиям) "предал западные идеалы", которым верна только русская эмиграция с ее лозунгом "Холодная война до победного конца".
Однако Бродский сделал потрясающее для 1986 года предвидение - свободу Восточной Европе принесут "тектонические изменения" в СССР.
Хотя, разумеется, огромный вклад в события 1989 года внесла вышедшая в мае 1988 года из подполья "Солидарность", но именно кризис в СССР, весеннее "углубление перестройки" 1988 года, а потом и разворачивание общественной борьбы с КПСС, помешали Горбачеву так же угрожать Польше вторжением, как это делал Брежнев в 1981 году.
Но упрекающие в совершенно нынешних "либеральных" выражениях Россию в вечной обреченности на рабство, деспотию и имперство эмигранты из соцстран явно были очень удивлены сообщением, что через три года ссыльный академик Сахаров будет возглавлять легальную антикоммунистическую фракцию в советском "парламенте".
Однако когда восточноевропейская эмиграция указала на то, что отказ их русских коллег (и советских, и "антисоветских") каяться за имперскую политику указывает на органическую приверженность русской либеральной интеллигенции имперству, то они также многое предвидели - в т.ч. "крымнашизм".
Но самый интересный спор на той конференции был о наименовании региона "между Россией и Германией". "Русской коалиции" категорически не нравился термин "центральноевропейцы" применительно к соцстранам.
Они хотели их по-прежнему звать "восточноевропейцы". Ровно из тех же соображений, почему отстаивается право говорить и писать "на Украине", а 28 лет назад злобу вызывало появление второй буквы "н" в окончании названия столицы Эстонии.
В верности понятию "Восточная Европа" явно были отголоски концепции культурных кругов Данилевского, включившего поляков и чехов в общий цивилизационный ареал с Россией. Кроме того, это еще и намекало на общность исторической судьбы - вместе в коммунизм сваливались, вместе и выбираться. Однако для тех самых поляков, чехов и венгров "восточное" - это было тавро советчины. Типа, отстань от меня со своей любовью, Буратино, я уже вся в занозах.
Тут парадоксально, но затем и западные историки и социологи отказались считать бывшие соцстраны "центральноевропейцами", как небуржуазные, нелиберальные нации, как принадлежащие к "восточному варварству". Войдя в Литву, Наполеон, как мы помним, воскликнул: "Вот - татарские степи!"
Для чешской, польской и венгерской эмиграции, перефразируя римское изречение, "с Востока - Тьма". Для "русского блока" такое отношение соседей по баракам коммунистического лагеря было предательством. Через 6 лет это отношение будет перенесено на Украину. Потому что была очень красивая идея - заменить в качестве общего идеологического зонтика отживший коммунизм - консервативным антикоммунизмом.
Пройдет еще четверть века после той конференции, и путинизм будет старательно и очень успешно создавать альянс антилиберальных правопопулистских националистических сил Европы.
Мне очень жаль, что работа норвежца Инвара Нойманна "Использование "Другого": Образы Востока в формировании европейских идентичностей" вышла значительно позже. Потому что рациональную часть полемики можно было бы снять, ползуясь введенным им термином "Восточноцентральная Европа" (East-Central Europe).
Дам свое понимание этого понятия. Центральная Европа (Германия, Австрия) - это второй эшелон модернизации, контрастный с первым (Англия, Франция, Нидерланды). Италия, Испания, Балканы, Венгрия, Чехия, Польша - не просто зона третьего эшелона модернизации, но и зона контрреформации. А вот восточнее расположен не просто четвертый эшелон модернизации, но и зона соперничества Европейской (материнской) и Русской (дочерней) локальных цивилизаций, такой лимитроф. В этом смысле Польша, Финляндия, Балтия были первым рубежом сопротивления русской империи и русской цивилизации.
Одновременно Польша и Чехия были рубежом сопротивления германизации.
И именно такое двустороннее давление сформировало феномен центральновосточной европейскости. А вот более восточным территориям роль антироссийского цивилизационного фронтира выпала позже. Они формировались не только в условиях модернизации европейскости, но и в условиях стремления в европейскость из русскости. Это относится к Беларуси, Украине и Грузии - западным частям Северовизантийскости (который и есть на самом деле "Русский мир").
И этот ареал я бы выделил в собственно Восточную Европу. Тут необходимо отметить, что Литва, Беларусь, Словакия и Украина должны были защищаться и от давления центральновосточников - Польши, Чехии и Венгрии, сделавшихся малыми империями.
Я полагаю, что в перспективе, когда вестернизация Русской цивилизации сдвинет ее в Восточноевропейский регион, то Восточная Европа соответственно станет Центральновосточной, а бывшие соцстраны будут признаны западно- и североевропейцами в качестве "центральных". Германско-итальянский же пояс будет признан Западноевропейцами. Разумеется, необходимо оговорить, что Испанию-Каталонию и Португалию нельзя механически отнести к Южной Европе. Скорее тут необходимо, особенно учитывая, что Испания (только) лишь четыре десятилетия назад отбросила концепцию особого испанского (антифранцузского) пути, ввести понятие Западнозападной Европы, потому что остальная Южная Европа - Италия-Сицилия, Словения и Хорватия - идеями особого пути и противопоставления себя "западности" никогда не страдали.
В качестве послесловия еще скажу немного о феномене постмарксистскости как очень важном элементе современной русской ментальности, отделяющей ее от от общего поскоммунистического ареала.
Давно описан и изучен феномен постсоветскости, посткоммунизма (он же - "совок") - привычка к деспотии, к страху к перед властью, к обезличенности, неприятие правовых и либеральных ценностей, готовность к сословности (т.е. неравномерному распределению правового статуса), неуважение к человеческому достоинству.
Строго говоря, это - рудименты традиционализма (средневековья).
Но я бы дополнительно привлек внимание к феномену постмарксизма. Этим термином я обозначаю предельный (ленинский) цинизм политического анализа. Весь привычный набор: все делают только то, что выгодно; миром правят выгода и борьба за власть, которая в свою очередь не имеет моральных или правовых ограничений ("беспредельная"), и является формой борьбы за ресурсы. Туда же надо отнести совершенно прикладное отношение к культуре, праву и идеям.
Для управления социумом полезно иметь идеологию. Она должна быть зонтичной (всеобщей), и поэтому допустимо принудительное ее насаждение (индоктринация) и криминализация ее критики.
А вот ее содержательная сторона не имеет никакого значения - если она легитимирует власть и оправдывает политику, создает поддержку власти, то совершенно неважно, что это - социализм, монархизм, православие, сталинизм... Главное - общий тренд на консерватизм и архаизацию.
Или, если для "государственной пользы" бывает необходимо нейтрализовать отдельные социальные процессы или отдельных лидеров общественного мнения, то это надо сделать, какими бы юридическими формальностями те ни обосновывали законность своих действий и высказываний. Потому что юстиция - это "надстройка" на "базисе" (реальном контроле над властью и ресурсами).
Самый последний пример - это даже не преследования за непрерывно изобретаемые "экстремизмы", а запреты на обсуждение тем прав сексуальных меньшинств, объясняемые необходимостью исправления демографии.
Постмарксистский мир - это царство запредельного цинизма и социальной атомизации. Парадокс в том, что, во-первых, такой подход часто оказывается наиболее адекватным при разгадывании причин политического и социального действия, а, во-вторых, воспринимается как "воплощенная духовность", потому что следуя алгоритму гиперполитизации любые действия обосновываются идеологической демагогией.
! Орфография и стилистика автора сохранены
