Для того, чтобы считать советский, в первую очередь сталинский, террор и сталинскую политику международными преступлениями, не имеющими срока давности, надо определить, под какие разновидности этих преступлений подпадают деяния советских руководителей. Про преступления Сталина и его режима против мира (подготовка и организация агрессивной войны, соучастие в организации агрессивной войны) говорилось на Первых Слушаниях Общественного суда над сталинизмом, названных "Довоенные сталинские агрессии: Польша, Финляндия, Литва, Латвия, Эстония, Румыния (Бессарабия и Северная Буковина)". Были указаны нормы международного и советского права, нарушенные Сталиным и его подручными.
Сложнее дело с преступлениями против человечности, не носящими характер преследований по национальному и религиозному признакам. Таковые преследования подпадают под международные критерии геноцида. Высылки (депортации) народов, этнические чистки уже названы российским законом о реабилитации репрессированных народов "геноцидом". Доказывать факт геноцидного характера этих мер — биться в открытую юридическую дверь. Можно добиваться расширения временных рамок депортаций, признанных геноцидом, например, распространяя понятие этнической чистки на выселения из областей Дальнего Востока корейцев.
Сложнейший вопрос: можно ли отнести именно к классическим (расовым) формам геноцида Голодомор 1932-33 годов, учитывая, что почти все его жертвы — этнические украинцы, проживающие в УССР и на Кубани (РСФСР), и этнические казахи (КазАССР тогда в составе РСФСР), но формально цели физического уничтожения этнических групп не ставилось? То же самое относится к расстрелу польской интеллигенции и аристократии (которые оказалась военнопленными офицерами) в Катыни, к расстрелу украинской и еврейской интеллигенции, ликвидации украиноязычных и идишязычных СМИ, издательств и редакций… Формально распоряжения, подобного решениям конференции в Ванзее в январе 1942 года в нацистском рейхе или операции "Чечевица" — о депортации вайнахов в феврале 1944 года, не было, но явно было стремление разрушить независимую национальную культуру как основу национальной идентичности.
Не менее сложно с религиозными преследованиями. "Атеистическая пятилетка" и Большой террор привели к уничтожению церквей (в смысле религий), истреблению священнослужителей и верующих (только за то, что они верующие), системы высшего религиозного образования. Но при этом оставили часть клира, часть храмов, потом их открывали. Ясно, что уничтожали церковь как социальный институт, как духовую альтернативу государственной идеологии, но сама принадлежность к религии или церкви автоматически не угрожала смертью или отправкой в лагерь. Аналог этому — положение католиков при гитлеризме. Католическое диссидентство было одним из самых влиятельных, число католиков, отправленных в концлагеря, превышало число коммунистов. Но католическая церковь Германии не была запрещена, а Рим заключил конкордат с Гитлером.
Теперь мы подошли к самому сложному правовому вопросу.
Как известно, СССР приложил соответствующие усилия, чтобы массовый террор рассматривался в качестве геноцида только по расовым, национальным (этническим) и религиозным (конфессиональным) признакам.
Это было понятно — если бы истребление по критерию принадлежности к социальной группе или по принадлежности к политическому или мировоззренческому направлению было признано геноцидом,
то советская политика по отношению к крестьянам, аристократии, духовенству, интеллигенции, к любым взглядам, оппозиционным к линии правящей коммунистической верхушки, однозначно подпадали бы под признаки "социального геноцида".
С точки зрения Статута Римского международного уголовного суда, репрессивная политика коммунистов, безусловно, подпадает под категорию международных преступлений. Однако во весть рост встает проблема придания юридической нормы обратной силы. Римский статут затрагивает военные преступления. Но как быть, когда террор направлен на собственных подданных, к тому же формально обвиняемых в правонарушениях. В результате гигантское зло как бы распадается на злоупотребление властью тысяч функционеров, офицеров, прокуроров, следователей… Режим оказывается ни при чём, виновный лишь в создании ситуации, когда оказалось возможно только огромное число эксцессов исполнения, кстати, в результате в значительной степени наказанных.
К счастью, Специальный трибунал по военным преступлениям в Камбодже создал важнейший правовой прецедент, признав массовый политический террор против собственного населения геноцидом.
Цели этого террора были достаточно очевидны — истребление любых оппонентов режиму красных кхмеров, в первую очередь потенциальных, включая этнических вьетнамцев; истребление носителей критического мышления, вообще европеизированной и урбанизированной ментальности (в Сорбонне, где обучались будущие лидеры красных кхмеров, большое значение придавалось ментальному "порабощению" колониальных и постколониальных народов "империалистическим" нарративом); наведение лютого страха в обществе.
Поэтому сегодня мы можем поставить вопрос о том, чтобы именовать и большевистский террор, и Голодомор, и Большой террор, и этнические чистки во время и после Второй мировой войны, и послевоенный террор — социальным геноцидом, т. е. международным преступлением без срока давности.
Это не для того, чтобы искать 90-летних старцев и волочь их в суд, а для признания преступным всего террористического режима и его репрессивных органов, как был признан преступным германский нацизм.
Вот дать ответ на этот вопрос и должен, по моему мнению, организованный "Конгрессом интеллигенции против войны, самоизоляции России и реставрации тоталитаризма" Общественный суд над сталинизмом.
Для доказывания преступного характера режима необходимо доказать существование единой цели преступления или тесно связанный характер нескольких таких преступных целей, единство преступного замысла, связь действий функционеров режима с реализацией общего преступного замысла. Именно так поставил вопрос Международный военный трибунал над главными военными преступниками (Нюрнбергский трибунал), "малые" Нюрнбергские трибуналы — над юристами и врачами, Токийский трибунал. Иначе мы получаем оттепельно-перестроечную версию "Сталин = Нерон" — такой тиран-психопат, объятый паранойей и кровожадностью, садизмом и мстительностью, который зачем-то разорил кормящих страну крестьян, пересажал и перестрелял соратников по большевистской революции, учёных и инженеров, писателей, командный состав армии… Хотя, строго говоря, политика исторического Нерона была совершенно рациональна: разгром сенаторской олигархии, создание профессионального госаппарата, поощрение греческой культуры как общеимперского цивилизационного "цемента", защита богатейших и культурнейших восточных регионов империи от разграбления римскими наместниками. Такой "миролюбивый Пётр Первый". В том же ряду скандальное профанирование Нероном "староримской" традиции.
Нацистский же террор, как известно, преследовал несколько связанных логически и последовательно реализованных задач и целей:
- захват власти;
- превращение Германии в авторитарное и унитарное (фюрерское) государство;
- превращение фюрерской Германии в тоталитарное (гитлеровское, нацистское) государство;
- превращение гитлеровской Германии в региональную сверхдержаву (Великую Германию), добивающуюся ревизии Версальского договора;
- превращение Великой Германии в гегемона континентальной Европы…
Именно этим целям и задачам служила антисемитская агитация, создание огромной партийной армии штурмовиков, терроризирующих оппонентов, приостановка конституции, роспуск партий и профсоюзов, расистское законодательство и реквизиция "неарийской" собственности, милитаризация страны, создание концлагерей, оккупация соседей, агрессия против Польши, Югославии и Греции, и эскалация мировой войны в Скандинавии и Западной Европе… нападение на СССР, режим террора и порабощения на всей подвластной территории. Всё это последовательно доказывалось в Нюрнберге, устанавливалась причина каждого преступления, его роль в общей реализации нацистской политики.
Идя по пути аналогий, мы можем попытаться понять причины каждого преступления советского режима, особенно сталинского, как наиболее жесткой и тотальной стадии советского коммунизма.
Мы должны рассмотреть центральный вопрос: являлся ли этот террор своеобразным социально-политическим инжинирингом — в том смысле, в котором эсэсовский и гестаповский террор, военные преступления нацистов были инструментами для достижения целей и задач гитлеризма.
Прежде всего, это большевистский террор как элемент Гражданской войны.
После Гражданской войны — это террор и репрессии с целью предотвращения появления любой политической или идеологической оппозиции, предотвращения срыва выстраивания тех государственных форм, которые были выбраны правящей группой.
В том же ряду репрессии и вмешательство во внутренние дела других стран, прежде всего Германии, Китая, Болгарии и Афганистана, с целью советской идеологической и политической экспансии.
После небольшого перерыва в массовых репрессиях (бухаринского "гражданского мира") начинается этап преследования технической интеллигенции ("вредителей") и криминализация внутрипартийной оппозиционности.
Затем начинается коллективизация и искусственный (потому что нехватка продовольствия была вызвана принудительным изъятием зерна и скота и силовым блокированием бедствующих районов) голод — Голодомор.
Спор здесь может идти только по вопросу природы Голодомора. Был ли он только естественным следствием ограбления крестьянского населения с целью обеспечить валютой промышленные стройки, модернизацию экономики и гонку вооружений? Или, кроме этого, имелся умысел на уничтожение слоя экономически независимого от государства населения, на ликвидацию традиционной деревни как социокультурного феномена, на создание условий для принудительного перемещения миллионов людей, согласных безропотно трудиться за гроши, в центры развивающейся промышленности (словом, то, что во время НЭПа экономисты называли "внутренней колонизацией", проводя параллель с экономической политикой европейцев в Азии и Африке)?
Можно ли говорить также и об умысле с целью ликвидации демографического потенциала определённых категорий этнических групп, в первую очередь украинских крестьян и кочевников-казахов (значительная часть вынуждена была бежать на запад Китая, в Уйгурию), которые рассматривались как угроза консолидации тоталитарного строя? В пользу последней версии говорит то, что немецкие, греческие и еврейские "национальные колхозы" и еврейские местечки, хоть и страдали от нехватки продовольствия, не оказались в ситуации почти полного лишения зерна, в отличие от окружающих их украинских сёл.
Необходимо ответить на также вопрос: был ли арест миллионов людей в ускоренном порядке (через ОСО — "тройки") во время Большого террора средством только окончательно запугать народ?
Или же за этим стояло стремление получить огромную массу рабов для часто нелепых с хозяйственной точки зрения трат ресурсов проектов (вроде каналостроительства)?
Тогда надо ставить вопрос о признании сталинского режима рабовладельческим, о полном приравнивании главного управления лагерей ОГПУ/НКВД к нацистским концлагерям, а службу в нем, начиная с определённого уровня, прямым соучастием в геноциде.
Необходимо рассмотреть причины Большого террора. Было ли это просто вызванное внутриведомственным "соревнованием" стихийное разрастание репрессий, имевших целью полную ликвидацию любого инакомыслия ("охота на ведьм"), а также ротацию и обновление правящего слоя, предотвращение появления аристократической корпорации, т.е. той всесильной бюрократической номенклатуры, как она сформировалась после марта 1953 года?
Или же подлинной задачей сталинского террора было так запугать население возвращением к слепым и повальным репрессиям времён Гражданской войны, чтобы речи не могло идти не только о сопротивлении, но и даже о несанкционированной властью социальной структуризации?
Иными словами, сталинский массовый террор 1937-38 годов и усиление репрессий в 1949-53 годы на самом деле являлись средством перевода вполне покорного советского общества в иное "агрегатное состояние"? И с последствием пребывания в этом состоянии мы сталкиваемся до сих пор — с маниакальным страхом перед властью, с полным пренебрежением со стороны власти правом и приличиями (как только она избавляется от общественного контроля), а также с невиданной социальной атомизацией.
Важно попытаться выяснить: были ли репрессии после окончания Второй мировой войны только лишь средством вновь восстановить тотальный контроль Сталина над обществом, предотвратить складывание элит и субэлит (деятелей науки и культуры) в социальные корпорации, уже имеющие общую солидарность и этику и, тем самым, готовых влиять на формирование политики? Или это была подготовка к новому массовому террору? Или даже подготовка к мировой войне с США и её союзниками.
Если же последняя версия близка к истине, то не были ли депортации и этнические чистки народов Причерноморья и Кавказа в конце войны подготовкой тылов на случай военных операций против Турции?
В последующие, после смерти Сталина, годы репрессии в СССР сводились к мерам, необходимым для поддержания базового уровня страха, препятствующего появлению политической и интеллектуальной оппозиции.
Отдельно можно рассмотреть действия Хрущева, например, такие как антицерковная кампания в начале 60-х и т.н. кампания по борьбе с хулиганством, которая привела к появлению "химии" (направление приговором суда "на стройки народного хозяйства"), обеспечивала дешёвой и бесправной рабочей силой вредное и опасное производство, т. е. являлось восстановлением практики "государственного рабовладения", пусть и в значительно меньшем объеме, чем в конце 40-х.
Именно в выяснении того, насколько коммунистические репрессии были подчинены единому замыслу по формированию государства и общества, так, чтобы они удовлетворяли заданными высшей государственной властью социально-политическими характеристиками, включая желательный этнический и демографический баланс, регулирование каналов вертикальной и горизонтальной мобильности, принуждение к ассимиляции этнических меньшинств, насаждение необходимых психологических свойств и образа жизни большинства, и заключается главная проблема понимания сути советского режима.
И если тщательное изучение природы и целеполагания репрессивной политики правителей СССР покажет, что они были не эксцессами, но необходимым и постоянно применяемым орудием государственной политики, то тогда это будет доказательством того, что они — суть умышленное преступление против человечности.
Следствием констатации такого геноцидного преступного замысла большевистский и сталинский режимы необходимо признать изначально преступными.
