Есть такое выражение: "попасть впросак". Одна из версий его происхождения – анатомическая. Выражение можно интерпретировать другим народным: "ни два, ни полтора".
Это не просто межеумочное состояние, но самый неудачный – третий вариант, из двух в разной степени, но удачных.
Это я выхожу на тему кризиса российской официально-государственной пропаганды. Но прежде чем говорить об этом кризисе, отмечу два схожих кризиса пропаганды советской. Сперва это был кризис в подаче отношения к империи и истории антиимперского сопротивления. Теория требовала поддержки национально-освободительной борьбы.
Но это означало поддержку отделения от революционной борьбы русского пролетариата и от государства Ленина-Сталина.
Поэтому пришлось дополнить теорию антиимериалистической борьбы "телеологией" - завоевание народов и стран Русским царством и Российской империей в итоге имело "прогрессивное значение", поскольку через десятилетие и века вело к общему социалистическому будущему. (В принципе, это бездарное переложение киплинговского "бремени белых", и оно никогда не прилагалось к европейским колониям и "полуколониям" вроде Персии или Китая, которые ведь тоже оказались в орбите вестернизации).
Потом еще добавили про руководство антиимперскими движениями реакционными элементами и про интриги британских спецслужб… Потом пришлось еще и обосновывать советский контроль над куда более развитой Восточной и Центральной Европой.
Поскольку идеалистически-освободительный пафос советской идеологии исключал публичную ссылку на геополитические выгоды, то пришлось создавать две альтернативные версии пропаганды – советским русским говорили о том, что этот контроль легитимирован многомиллионными жертвами Великой Отечественной войны, продолжением вековой традиции "собирания русских земель" и необходимостью создать стратегическую глубину на случай новой войны (всегда безотказное - "чтобы не повторились 22 июня").
Зато всем остальным говорилось о священном долге пролетарского интернационализма и защите от империализма и реваншизма…
Но поскольку все это вещалось одновременно и почти из одних источников, то в результате все узнали всё – население стран соцлагеря и союзных республик - что они "военные трофеи" и когда-то "потерянные русские земли", а советские люди – что "варшавские договорята" и нерусские республики живут куда лучше русских, потому что им компенсируют их вассальную зависимость, а также статус ядерных заложников.
Оба мифа друг друга нейтрализовали, и результате внутренняя империя пережила внешнюю не более, чем на пару лет.
Другое противоречие советской пропаганды было между пафосом строительства милленаристского коммунистического будущего идеальных бескорыстных людей и, как это было прямо обещано в сталинско-бухаринской конституции 1936 года, "…зажиточной и культурной жизни всех трудящихся… <ст. 131>".
Начиная со знаменитого XX съезда февраля 1956 и даже с Пленума ЦК сентября 1953 года на всех съездах и пленумах говорится об "удовлетворении растущих духовных и материальных потребностей трудящихся" как о главной задачи партии и государства.
В результате советское общество все время оставалось "проектным", полностью поглощенным устремлением к некоей высшей цели, но коммунизм из эсхатологического преобразования человеческой природы превратился в мечту жить как в Америке ("догнать и перегнать" за 15 лет – решение XXI съезда февраля 1959), но только с бесплатными квартирами, медициной и образованием, без экономических кризисов, безработицы и гангстеров, а также без бунтующих негров.
Собственно, это и стало публичной программой всех правящих Эрэфией политических сил, начиная с лета 1990 года и до весны 2014, когда оглушительный провал этой заманухи вынудил вновь обращаться к эсхатологии – вроде "Русского мира" и "Святой Руси".
Ну, вот, мы наконец-то дошли до довлеющей злобы дня. Государственная пропаганда, пусть пока еще не внесенная в многострадальную Конституцию, вновь транслирует два взаимоисключающих тезиса: апология самой циничной и жесткой имперской и авторитарно-модернизирующей политики - с одной стороны; и насаждение какой-то прянично-религиозной морали и слюняво-гламурной историософии - с другой.
Одновременно идет телеологическое обоснование Голодомора и Большого террора как единственно возможных социальных инструментов обеспечения победы СССР во Второй Мировой войне (на обоих ее этапах – и в дружбе с Гитлером, и в войне с Гитлером) и оправдание самых страшных эпизодов репрессивной и завоевательной политики царей и императоров, но тщательное замалчивание жестокостей. Дело дошло до законодательного запрета на упоминания сталинских военных преступлений.
Есть споры о соответствии принципам либерализма законов о Холокосте, армянском геноциде и Голодоморе. Но представьте закон ФРГ, карающий за утверждения о Холокосте. Впрочем, турецкий закон карает за "клеветнические" утверждения о геноциде 1915-18 годов армян и <субэтноса> понтийских греков (ромеи, понтиос), хотя в 1919 году в Константинополе/Истамбуле был процесс над его организаторами-младотурками.
И этим закладывается новая психологическая "бомба". Эффект от того, что украинцам старательно объясняли, что они – "ненация", достаточно выразителен. Не менее выразительным стал эффект от того, что горцам Северного Кавказа объясняли, как "правильно и предусмотрительно" поступали с их предками имперские генералы и чекистские уполномоченные.
Теперь я пытаюсь представить эффект от того, что этим же горцам, а также тюркоязычным народам Крыма, Поволжья, Урала и Сибири объявят, что отныне они все – "русские". (Кто не спрятался – я не виноват).
Кризис начнется с того, что русские русские просто не поймут, откуда страхи и обиды: ведь новообращенным в русские "чотко разъяснили", что Россия/Русь никогда не несла порабощения, шла ко всем с одной любовью и заботой, а то что делали на местах с "туземцами" - значит, так им надо: "злой чечен ползет", а "робкие грузины бегут" …
Недавно все упивались приписыванием депутатом Поклонской Суворову слов Чацкого (кои оказались знаменитым ответом Суворова императору, вложенными восхищенным Чаадаевым в уста его героя). Из поколения в поколение школьникам рассказывают о любви солдат к генералиссимусу. Но скромно умалчивают о ее первопричине – уже считавшейся в конце Века Просвещения совершенно варварской манере отдавать завоеванные города солдатам "на три дня". И страшная резня в завоеванном Измаиле, и еще более страшная резня в польско-еврейском пригороде Варшавы Праге – последствия такой практики.
Усиленно созданная всепронизывающей пропагандой сусальная автомодель русской культуры не просто блокирует любое восприятие несогласия с российской политикой иначе чем проявление хронической "русофобии Запада", она не выдерживает ни малейшего критического отношения к мифологемам.
Такая "сусальность" блокирует даже осознание того, что в РСФСР (включая на тот момент Крым и Казахстан) число жертв Голодомора 1932-33 годов было соотносимо с числом жертв в Украине, и несмотря на признание Госдумой трагедии многомиллионных жертв сталинской коллективизации, следует по-человечески почтить их память.
Нельзя во второй половине второй декады 21 столетия утверждать, что патриотизм зиждется на изучении истории "своей страны и народа", но одновременно требовать отношения к персонажам пропагандистских мифов военной пропаганды как к агиографии, на полном серьезе грозя еретикам адским огнем. (Хотя тут истерика объяснима - когда судьба "диссертации" оказывается в руках не просто профессионала, но жертвы аппаратной расправы, стремление перейти на патриотический ультразвук - это вопль о пощаде, повергаемый к самому престолу).
Проблема не только в том, что неискоренимая шизофреническая раздвоенность эту казенную мифологию взорвет, как это уже было в 1988-89 годах, но и в том, что как уже признали адепты путинизма – и режим, и охраняемое им имперско-номенклатурное государство, точно так же, как и его советско-социалистический предшественник, держится только на пропаганде, во многом основанной на псевдоисториографии, и поэтому крах мифологии повлечет за собой и еще один крах государства.
! Орфография и стилистика автора сохранены
