История Павлика Морозова на 99 процентов выдуманная. Скорее всего, никого он не разоблачал, — просто не мог знать, что делает его отец и кому он выдаёт незаконные справки, по той простой причине, что отец ушел из семьи. Никак не мог он быть боевым пионером, потому что пионерская организация в селе была создана уже после его гибели. Все это фальшивка, раздутая и разукрашенная пропагандистами.
Но этим она и интересна. Сталинской пропаганде в начале 30-х годов понадобился пример мальчика, который готов пойти против родного отца ради интересов государства, ради построения коммунизма, ради товарища Сталина. И образ сына, донесшего на собственного отца, становится примером для множества детей и взрослых — в 1937 году в Артеке проходил слет детей, "повторивших подвиг Павлика Морозова". И дело не только в детях, и подвигом не обязательно должны быть доносы. Просто все должны знать, что дела государственные важнее дел личных, что ради государства можно пожертвовать своей молодой жизнью, броситься на амбразуру, отречься от родителей, друзей, жены, мужа — или пожертвовать чужой жизнью, толкнуть другого на амбразуру, потребовать, чтобы тот отрекся от родителей, друзей, жены, мужа…
Как говаривал еще Антон Павлович Чехов "Если тебе изменила жена, радуйся, что она изменила тебе, а не отечеству".
Не буду говорить, что такая система ценностей характерна только для сталинской эпохи. Она типична для тех обществ, в которых государство, великая идея, религиозная истина значат больше, чем отдельный человек. И вот уже в древнем Риме отец-консул приговаривает сына к смерти за то, что тот нарушил его приказ, брат убивает жениха сестры, спасая отечество, а потом еще и сестру, потому что та оплакивала жениха, а отец предпочитает заколоть собственную дочь, чтобы только она не попала в руки преследующего ее мерзавца (нет бы мерзавца заколоть?).
А потом пройдет много веков и, народовольцы решат убить Александра II — между прочим, царя, который отменил крепостное право, рекрутскую повинность и цензуру, а ввел суд присяжных и земское самоуправление — но с их точки зрения был виновен в бедствиях крестьян. И ради этого можно было пожертвовать собственными жизнями — а еще жизнями десятков других, вообще ни в чем неповинных людей. Степан Халтурин будет проносить динамит во дворец, прятать его в своей каморке, спать прямо на взрывчатке — а потом заложит ее под царской столовой и устроит взрыв. И ведь понимал прекрасно, что кроме столь ненавистного царя должны погибнуть все, кто будут с ним обедать, и те, кто будут ему прислуживать, и те, кто будут стоят в охране. Царя это взрыв даже не задел — а вот тех самых простых людей, которых они собирались защищать, — уничтожил — прислугу, охрану.
А уж когда Николая II расстреливали, то конечно, и жену надо было уничтожить, и наследника, и дочек, и доктора, и повара, и лакея, и горничную — ради святого дела, не просто так.
Таких историй можно найти огромное количество — иногда их рассказывают так, что человек, поставивший общественное выше личного, выглядит святым героем, иногда — бесчувственной машиной. Наверное, в этом и состоит трагическая сложности истории, и те, кто ради высоких идеалов отрекаются от близких, доносят на отца, жертвуют другими людьми, идут с топором убивать старушку — действительно трагические и сложные персонажи.
А вот те, кто смеют говорить, что так, мол, и надо, что исторический путь — это не тротуар Невского проспекта, что революцию не сделаешь, не запачкав ручек, и, мол, давай, не иди ни на какие компромиссы, не поддавайся шантажу, не думай о муже, который сидит в тюрьме, о детях, с которыми озверевший режим может сделать что угодно — думай только о высоких идеалах, бери пример с того, кто тебя поучает, сидя на своем диване, — вот эти люди, кто бы они ни были, кремлевские пропагандисты или правозащитники со стажем — они ничтожества и подлецы. Вот, собственно и все.
! Орфография и стилистика автора сохранены
