Где-то в эпоху Великой французской революции и американской войны за независимость человечество открыло для себя национальную идею. До этого люди в основном определяли себя через религиозную принадлежность или через то, поданными какого короля они являлись. Но вот наступил Век Просвещения — религиозное сознание ослабело, на королей начали смотреть не как на "священную особу монарха", а как на представителей власти, обязанных выполнять свою часть общественного договора.
Поданные французского короля заявили, что они — граждане, представители французской нации, преобразовали средневековые Генеральные Штаты в Национальное собрание и принялись составлять Конституцию. В английских колониях в Америке адвокат Патрик Генри еще за два года до провозглашения Декларации Независимости удивил депутатов Первого континентального конгресса, заявив, что он не виргинец, а американец. Слово в тот момент было непривычным и непонятным.
Дальше оказалось, что кроме представителей французской и американской наций, есть еще итальянцы, которые борются за освобождение от австрийского гнета и за объединение Италии, есть сербы и болгары, отстаивающие независимость от Османской империи, есть венгры, чехи, словаки, которые не хотят подчиняться власти Австрийской империи, и так далее, и так далее… Национальная идея в XIX веке вызывала ассоциации с освобождением, с прекрасными молодыми людьми, ведущими за собой народ, со Свободой на баррикадах, с созданием новых, по-новому устроенных, по-настоящему свободных национальных государств.
Потом, правда, оказалось, что у национальной идеи есть другая сторона — еще только возникавшее германское национальное государство сразу отняло у французской нации Эльзас и Лотарингию, венгры получили от Австрийской империи если не полностью независимое государство, то по крайней мере большие права, чем у других народов, и тут же принялись угнетать тех, кто автономии не добился. Каким-то удивительным образом к концу XIX века от разговоров о свободе для всех народов перешли к рассуждениям о том, какой народ лучше другого и какие территории должны входить в состав новых национальных государств.
Геноцид армян в Османской империи, еврейские погромы в России, — все это в начале ХХ века казалось какими-то странными и жуткими всплесками средневековья, — наверное, так оно и было, но одновременно это были уродливо искаженные проявления набиравшего силу национального самосознания, которое все чаще проявлялось в желании отказать другим в праве на то, что можно себе. И так мир стал скатываться к Первой мировой войне, перед началом которой оказалось, что у всех держав есть свои "национальные интересы", что существует групповая ответственность, и поэтому в Париже восклицали, что "боши заплатят за все", в Берлине кричали про то, как легко будет расправиться с лягушатниками, в России говорили о том, какую угрозу для цивилизации несут немцы, в Австро-Венгрии — о диких русских медведях.
Так под Верденом и Соммой, под Перемышлем и Горлице зарождался настоящий, жуткий ХХ век — с его депортациями и уничтожением целых народов, с множеством этнических конфликтов и борьбой за свои "исконные" территории. Империи, вступившие в Первую мировую войну, рухнули — не осталось ни Российской, ни Германской, ни Османской, ни Австро-Венгерской. После Второй мировой развалились и колониальные империи. А на месте этих гигантских и совсем не демократичных с нашей сегодняшней точки зрения образований появились десятки национальных государств, которые собирались строить новую счастливую жизнь … для своего народа.
Правда, очень быстро выяснилось, что если ты считаешь "своим народом" только тех, кто говорит на твоем языке, или исповедует ту же религию, что и ты, или "всегда тут жил", то сразу же превращаешь большое количество жителей своей страны в людей второго сорта. В 1923 году Греция и Турция договорились об обмене населением. Нет, это не должны были быть депортации — просто предполагалось всех греков с территории Турции насильно отправить в Грецию, а всех турок из Греции — в Турцию. Какая прекрасная мысль! Никто больше не будет бороться против своего национального угнетения, в каждом национальном государстве будет однородное населения, все будут рады. "Чемодан! Вокзал! Афины" — "Чемодан! Вокзал! Стамбул!" Эта затея привела к переселению около двух миллионов человек и оказалась для многих из них тяжелой трагедией. Выяснилось, что христиане, жившие в Турции и считавшиеся там греками, и по-гречески то далеко не всегда говорили, и вели себя не так, как жители Греции — и их потом долго считали чужаками на "исторической родине". Точно так же жившие в Греции мусульмане далеко не всегда хотели отправляться в чужую им Турцию — только их никто не спрашивал. В "турок" и "греков" к тому же записали много разных меньшинств, не подпадавших под это жесткое разделение, а что уж говорить о смешанных семьях…
После всех бурь и ужасов ХХ века, казалось, человечество чему-то научилось, — но нет. Конец прошлого столетия видел крушение новых многонациональных образований — Советского Союза, Югославии — и то, как сербы, хорваты и боснийцы залили кровью свою землю, как бывшие советские республики расхлебывают результаты безответственного проведения границ в советское время, как извращенно толкуются права наций на самоопределение, которое все чаще начинают понимать просто как выталкивание всех, кого не отнесли к большинству, как Россия тешит свои имперские амбиции за счет соседей… И все "локальные" конфликты — захват Крыма или борьба за Карабах, столкновения киргизов и узбеков в Оше или вытеснение русских из среднеазиатских республик, — пугающе напоминают"локальные" конфликты на Балканах, где тоже разные народы боролись за свои права, претендовали на территории, которые считали своими, или борьбу великих держав за право влиять на кусочек пустыни в Марокко. Мелкие такие, локальные войны — в них, кстати, жертв тоже было полно. А потом глядь — и уже миллионы сражаются под Верденом.
! Орфография и стилистика автора сохранены
