Нацисты не сразу начали депортировать и уничтожать евреев. В первые годы нацистской диктатуры евреям в Германии было жить неприятно, но возможно. Просто регулярно вводились все новые ограничения. Все они были унизительными и мерзкими, но, если рассматривать каждое по отдельности, то выяснялось, что оно не такое уж страшное.
Например, евреям запретили плавать в бассейнах вместе с арийцами. Неприятно? Конечно. Но не каждый же день мы в бассейн ходим. Запретили пользоваться велосипедами — что делать, можно и без них. Запретили держать домашних животных — грустно, но ведь не жизненно важно. И вот так шаг за шагом, уступка за уступкой, сотни тысяч людей покорно двигались к изоляции, погромам, депортациям, газовым камерам. Где бассейн, а где газовая камера — а оказалось, что не такое уж большое между ними расстояние…
Совсем другая история — в 1973 году Ян-Эрик Олссон попытался ограбить в Стокгольме банк и захватил в заложники трех женщин и одного мужчину. Преступник добился, чтобы из тюрьмы освободили его приятеля Кларка Улофсона, и в течение шести дней они не выпускали своих пленников. Когда же полиция наконец освободила заложников, то ни один из них не согласился свидетельствовать против Олссона, они даже начали собирать для него деньги. Так появилось понятие "стокгольмский синдром" — чувство симпатии, а иногда даже любви, которую жертвы начинают испытывать к палачу. Личность жертвы оказывается подавлена и в результате в поисках психологической компенсации люди начинают воспринимать своих мучителей как защитников или справедливых господ.
Говорят, в концлагерях были люди, которые пытались пресечь любую попытку сопротивления или побега — но не потому, что боялись наказания для себя, а потому, что никто не должен доставлять неприятности лагерному начальству. Террористы в Буденновске несколько дней держали в заложниках множество женщин, убивали на их глазах людей, а беременных ставили к окнам как живой щит. Когда заложники были освобождены, то рыдавшие женщины, выходившие из больницы, говорили журналистам: "Они хорошие, они просто хотят свободы для своей страны".
К чему я пишу все эти ужасы? Да очень просто — одна из самых страшных и трагических ошибок, которые могут допустить люди — это решить, что маленькие подленькие уступки помогут им выжить и продолжить жить как раньше. Сделав одну маленькую подлость — пусть ради своего выживания, или ради благородной цели, потом сделаешь еще одну, и еще, и каждую следующую совершать будет легче.
Потом в какой-то момент возникнет еще один психологический феномен — когнитивный диссонанс. Что это я делаю? Это же подлость… И тогда волей-неволей начнет разворачиваться какой-то вариант стокгольмского синдрома. Взбунтоваться и отказаться делать подлости уже трудно, а с самим собой надо жить — значит, проще поверить в то, что это разумное решение, что те, кто заставляли тебя так поступать — правы, уверовать в то, что вчера казалось гнусностью.
Наверное, сейчас руководители книжной ярмарки нон-фикшн недовольны издательством Corpus и Кирой Ярмыш. Ну зачем она написала свою книгу? Что ей не сиделось спокойно? Почему Corpus не согласился отменить презентацию книги Ярмыш? Зачем раздувают скандал? Так и представляю, как сидят приличные люди, морщатся и бормочут: "Ну что, они не могут войти в наше положение?" Сколько раз я слышала эти слова или читала их в молчаливом укоре.
Так просто сделать один маленький шажок, ну не очень страшный, неприятный, но не более того. Дорога в тысячу ли начинается с одного шага.
! Орфография и стилистика автора сохранены
