The Moscow Times несколько ехидно опубликовала список из 14 твердых на уровне "зуб даю" и категорических отказов высоких должностных лиц от самой идеи мобилизации начиная с 25 марта и заканчивая 13 сентября.
Риторика одна и та же: необходимости нет, это фейк, не нужно опасаться вбросов про мобилизацию.
Конечно, солгали все. Правило одно: если российский политический деятель открыл рот — уже солгал. Нагло, цинично и с полным пониманием своей безнаказанности.
Вопрос: что изменилось, что приходится принципиально менять не просто риторику, а сами подходы? Ответ известен и очевиден: военное поражение, прямым ходом идущее к военному разгрому.
Любая борьба (а война или вооруженная борьба в частности) — это всегда соревнование организационных структур, ресурсов и технологий. Как правило, очень редко, когда во всех компонентах одна сторона имеет подавляющее преимущество. Очень часто бывает, что один противник силен в одном, другой — в другом. Тогда в зачет идет суммарная способность интегрировать все три базовых фактора в одну общую увязанную систему. У кого она более структурна (то есть, способна разрешать большее число противоречий), тот в конечном итоге и становится победителем в соревновании. Оно, кстати, крайне редко бывает разгромным, так как обычно предполагается, что противники обладают разумом, то есть, способностью анализировать партию на доске и признать результат до того, как упадет флажок или короля загонят в позицию мата. Бывают и исключения: один из противников туп и не обладает такой способностью, а кроме того, проигрыш для него неприемлем в принципе. Проиграв партию, он теряет вообще все.
В нашем конкретном случае встретились оба фактора — и тупость, и невозможность даже теоретически допустить возможность поражения.
Поэтому когда даже до кремлевских дошло, что оргструктуры военного управления не вытягивают соревнования с украинскими, что военные технологии 19 века не способны противостоять технологиям ведения пускай и сильно упрощенных, но все-таки сетецентрических боевых действий (те самые Network-centric warfare), а ресурсный потенциал внезапно оказался уравновешен не слишком масштабными, но устойчивыми поставками современного западного вооружения (не фейковых путинских мультфильмов, а реального оружия, пускай и 20-30-летней свежести) — угроза разгрома замаячила даже для них.
Чем можно было ответить? Два варианта. Не больше и не меньше. Применение ядерного оружия или мобилизация. Оба варианта плохие, оба варианта без возможности "отката назад". Что само по себе является свидетельством катастрофы, так как именно в катастрофе действует правило: хороших решений не существует. Если они вообще есть — они всегда плохие, выбор можно делать только между совсем плохим и чуть менее плохим. На практике это означает, что принятое решение проблему не снимает, оно способно ее замедлить или усугубить.
Применение ядерного оружия — это риск, который невозможно просчитать. Две ключевые причины таких рисков: передача полномочий на применение на уровень даже не тактического, а хотя бы оперативного звена командования означает утрату вышестоящим командованием контроля над этим применением. Ну невозможно каждую текущую цель в режиме реального времени согласовывать с верховным главнокомандующим, тем более, что у него в любой неясной ситуации первый рефлекс — нырнуть в кусты и зыркать оттуда, пока всё не рассосётся. Поэтому рано или поздно, но цели для применения будут выбирать вначале генералы, потом — полковники, а потом уже и командир батареи "Тюльпанов" по просьбе коллеги из соседнего батальона отсыпет по противнику два-три спецбоеприпаса по 2 кТн в тротиловом эквиваленте. В общем, тут только начни...
Вторая причина рисков - невозможность просчета внешнего фактора. Вряд ли Запад станет стоически наблюдать за эскалацией такого уровня, и тут уже санкциями не отделаешься. Но вот какая именно реакция последует, и не этого ли от тебя ожидает противник - тут неизвестно ничего.
Остается мобилизация. Решение тоже не ахти и тоже по той же причине: тут только начни. Во-первых, последний раз мобилизация в стране проводилась в 1941 году, с того времени практических навыков не осталось ни у кого, а структуры, ответственные за ее проведение, хотя и существуют, но их дееспособность, мягко говоря, вызывает некоторые сомнения. Не может же быть так, что везде — полный кабак творится, а вот именно эта структура — хрустящая и новенькая, пышущая жаром и трепетом исполнительности: только дай приказ. Во-вторых, мобилизация — это такая прожорливая штука, что "на пол-шишечки" провести ее решительно невозможно. Как тут не вспомнить классику: "...У нас было 2 мешка травы, 75 таблеток мескалина, 5 марок мощнейшей кислоты, полсолонки кокаина и гора возбудителей, успокоительных и всего такого, всех цветов, а ещё литр текилы, литр рома, ящик пива, пол-литра эфира и две дюжины амила. Не то, чтобы это всё было нужно в поездке, но раз начал коллекционировать наркоту, то иди в своём увлечении до конца..." И если у кого-то в Кремле бытует иллюзия, что делов-то: мобилизовать 300 тысяч и всё, то очень скоро этот "кто-то" осознает, как круто он ошибался.
Но, повторюсь — хороших решений нет. Не потому что тупые (это само собой), а потому что их на самом деле нет. У вас катастрофа, потому принимайте правила игры "as is — как есть".
Поэтому 13 сентября Слуцкий и Песков гневно отвергают саму идею, а уже 21 сентября горячо ее рекламируют. За неделю в голове кормчего сложилась картина, на миллиметр ближе к реальности, чем было до того. А потому он повелел: мобилизовать. И неважно, что было сказано неделю назад.
И ведь деваться-то на самом деле некуда. Если оставить всё как есть, то через месяц-два ВСУ вернут Мариуполь, как ИГИЛ — Пальмиру. И как быть?
В чем угроза мобилизации для российской армии? Вопрос странный, но только на первый взгляд. Худо-бедно, но уже сложилась какая-то логистика снабжения и применения вооружений и боеприпасов для той группировки, которая есть. Сколько там людей — неведомо, но если грубо — тысяч 200. Вот эти 200 тысяч потребляют и применяют некоторое количество еды, амуниции, боеприпасов, снаряжения. Какое-то количество техники горит, ей на замену как-то, но подгоняют что-то новое. Ну как новое — пушки 37 года уже фигурировали, были бы Т-55 или Т-34, мы бы увидели и их уже, наверное. А куда деваться?
Но теперь к 200 тысячам добавится еще 300 тысяч. Пускай даже постепенно (а иначе не получится — для формирования новых частей и соединений просто нет достаточного количества командиров, значит, будут доукомплектовывать имеющиеся части). И эти дополнительные 300 тысяч будут дополнительно расходовать боеприпасы, технику, да ту же еду — и вот это все нужно откуда-то брать. То есть — просто мобилизовать 300 тысяч — это далеко не все. Нужно обеспечить (причем синхронно) кратное увеличение выпуска военной продукции или ее изъятие со складов.
Получается интересная картина: чтобы хоть как-то восполнить дефицит ресурсов, вы принимаете взвешенное решение в парадигме "всё идет по плану", но на выходе получаете ещё больший и гораздо более жесткий дефицит тех же самых ресурсов. Вроде проблему решили, но на самом деле вы ее усугубили. Поэтому нужно синхронно с мобилизацией людей мобилизовывать промышленность, транспорт, связь — причем в опережающем темпе, так как тремя сотнями тысяч все равно не обойтись. Иначе вы получите аналог энергетического кризиса в Китае, Европе, США, когда рассинхронизация двух разнонаправленных процессов привела к коллапсу. А тут вопрос не только в коллапсе организационном — тут десятками тысяч потерь заплатить за подобную инженерную ошибочку — как раз плюнуть. А, извините, я и забыл — да хоть сто тысяч лягут. Кто их считает?
В общем, проблема в том, что "частичная мобилизация" - не решение. И неважно, что решения как такового нет, нюанс в том, что вы, решая кризис высокого уровня, переводите его на уровень еще выше. А если вы не можете справиться с более низким уровнем проблем, то как вы вообще намерены справляться с тем, который для вас вообще неподъёмен?
"И как с этим справится наш герой? Все на просмотр картины второй!"©
В итоге, когда ресурсный кризис грянет уже на полном серьезе (на мой взгляд, это примерно полгода), из двух предыдущих решений останется только одно — самое плохое. Но выбора уже не будет. Причем полгода — это я еще крайне оптимистичен, думаю.
! Орфография и стилистика автора сохранены
