Российский дипломат принял участие в возложении цветов к памятнику белым добровольцам, воевавшим в испанской гражданской войне на стороне Франко (среди них был герой Первой мировой войны георгиевский кавалер генерал Фок). В России пошла волна критики — ведь Франко поддерживали Гитлер и Муссолини. А советские военные (в том числе будущие маршалы Малиновский и Мерецков, артиллерийский маршал Воронов и адмирал Кузнецов) сражались на стороне республиканцев-антифашистов.
Казалось бы, все ясно, республиканцы боролись за правое дело, а франкисты — за неправое. Но в то же время современная Россия позиционирует себя как страна, уважающая традиционные ценности, включая, разумеется, религию. А наиболее радикальные сторонники республиканцев поджигали храмы и убивали священников — причем далеко не только тех, кто открыто поддерживал франкистов. Франко же как раз выступал в защиту этих ценностей, расстреливал поджигателей храмов и преследовал политиков, которые этих поджигателей оправдывали. И что тут делать?
Разумеется, тема цельности далеко выходит за пределы испанской войны. В современной России англичан нередко одновременно осуждают за затяжку открытия "второго фронта" (сражения в Африке и даже в Италии таковым не считаются) и за выдачу СССР казаков, воевавших на стороне нацистов во главе с генералами Красновым и Шкуро. По логике надо "либо-либо". А получается набор противоречивых аргументов, объединенных лишь неприятием "коварного Альбиона", восходящим еще к XIX веку.
Да что далеко идти? В современной России, в отличие от СССР, почитается имя талантливейшего поэта Гумилева, расстрелянного чекистами по обвинению в участии в заговоре. Вроде все понятно: Гумилев хороший, а условный чекист из расстрельной команды — плохой. Но представим себе, что этот чекист пережил тридцатые годы (так как не занимал заметных постов в органах), и геройски погиб во время Великой Отечественной, когда в первый год войны рядом гибли и генералы, и особисты, и красноармейцы — крестьяне, призванные из своих деревень. И как к нему относиться?
И как воспринять то, что героем мог стать уже не испанский, а недавний советский разрушитель храма, ставший в войну комсомольцем-добровольцем или партизаном. А сторонник традиционных ценностей, ненавидевший этих разрушителей, вполне мог в ту же войну оказаться коллаборационистом, при этом открывавшим уцелевший храм, отданный под зернохранилище. И одновременно санкционировавшим создание в городе еврейского гетто.
Самое простое — это отделить 1921-й год (как и 1937-й, например) от 1941-го. Но такой подход возможен для научных исследований, в которых история предстает во всей своей противоречивости. А общество (причем любое) хотело бы цельности, хотя бы ориентировочного понимания, что такое хорошо, а что такое плохо. Своя цельность была в СССР, своя есть в западном мире, своя — в Восточной Европе, демонстративно отказавшейся от коммунизма, своя — в Китае, где критерием является защита независимости страны.
Современный мир уходит от прямолинейной идеализации исторических фигур, но основные "опорные точки", ориентиры все же остаются. Можно напоминать, что Вашингтон был рабовладельцем, но для абсолютного большинства американцев он по-прежнему национальный герой вне зависимости от агитации столь нелюбимого в России, но уже ушедшего в историю движения BLM. Россия же три десятилетия пытается совместить несовместимое. Расстрелянный при Сталине знаменитый экономист-аграрник Чаянов мечтал о символическом примирении — о том, что в Москве установят памятник, где на тысяче пушечных жерл, дружески поддерживая друг друга, стояли бы Ленин, Керенский и Милюков (но даже он не добавлял в эту живописную группу Николая II). Однако в реальной жизни так не бывает.
! Орфография и стилистика автора сохранены
